Я решил, что китайцы мне ближе, и подождал. У китайцев глаза шире были, особенно у многих. Но они тоже были грязные и чесались и отворачивались от солнца. Я тогда пошел за ними. Они не возражали. А может, и не заметили.
Столовой там, правда, никакой не было. Там площадка была и костры с котлами, а у котлов мужики стоят смуглые. У мужиков черпаки, они ими из котлов черпают и тем, кто мимо проходит, в руки чего-то вываливают. Встали китайцы в очередь за вьетнамцами, я за китайцами, через пять минут уже у котла был. Подставил руки, а мне туда как сыпанут горячего рису! Я даже подпрыгнул. «Дурак, что ли!» — кричу, а мужик на меня черпаком замахнулся. «Не задерживай, вон пол-Камбоджи за тобой стоит!» Делать нечего, иду, дую. А впереди оказывается ручей, и китайцы, пока шли, весь рис поели. Тут же запивают и проходят дальше вдоль забора по кругу. Встал я у ручья, жру этот рис несоленый, и с удовольствием, конечно, жру, хотя мясо суккубинское вспоминается. Камбоджа мимо меня прошла, такие невысокие ребята, темненькие, улыбались мне. Вместо штанов повязки, как у пещерных жителей. Тут я и рис доел, попил из ручья и дальше пошел. А дальше у них сортир, в тот же ручей, только чуть пониже по течению, и сразу все уплывает под забор. Мне простота системы жизни понравилась, вот только порции маленькие. Я спросил у одного Камбоджа, когда ужин, но он только улыбнулся и кивнул. И пошел дальше по кругу. А дальше — вход в сарай уже. Я заглянул — сарай полон нар, в несколько ярусов, и все на них залазят и молча лежат. Ни матрасов нет, ни подушек, грязно и мухи. Грязь, конечно, еще куда ни шло, но мух я с детства не люблю. Отец говорил, мать раз меня на мясокомбинатной помойке забыла маленького, и мухи меня чуть не сожрали. Хорошо еще, отец там полбанки портвейна запрятал и через день прибежал похмелиться. Ну и меня прихватил, чем-то его мать в тот день разозлила. Она кубинскую революцию, что ли, не принимала всерьез… Ну да не важно, не пошел я в барак, а пошел еще раз пообедать. Я подумал: не убьют же за попытку? Да и не могли они всех упомнить, а риса в котлах еще много было.
Одна беда: я пришел к котлам один, а не с толпой, как в первый раз. Получилось чересчур заметно. У котлов теперь лежали коврики, а на ковриках сидели группами смуглые парни. Но главное: повара жарили мясо. Как оно пахло! Я не мог остановиться, хотя и видел, как парни подняли с травы автоматы. Так бы я и шел, пока меня не завалили бы, как Цуруль сосну, но откуда-то сбоку вышагнул Саид, и я в него уперся.
— Ты чего? Голодный, что ли?
— Уйди, — говорю, — мне все это надоело. Я жрать хочу.
— Крутой, да? — Саид отступил на шаг и ухмыльнулся. — Так ты жрать хочешь или подохнуть?
— Жрать. Или подохнуть. А выпить у них нет?
— Выпить у них нет. Они мусульмане, как я, а не свинюги, как ты.
— А тебя почему не кормят?
— Да дядя у меня урод. Ты откуда сам? — Саид отошел к стене сарая и присел. Запах мяса как ураган. У меня ноги подкосились, я тоже сел.
— С этого… Ну… С Москвы.
— А, земляк почти, я там учился. Год.
— А на кого учился? — Я смутно вспомнил, что у нас для чудаков есть институты всякие.
— Не помню… Какая разница? Девочек много было там. Деньги только покажи, а денег где взять? Я студент. Отец заплатил, чтоб поступил, а так семья бедная. Стал дяде письма писать, дядя денег слал. Но мало. Я тогда к землякам пошел, земляки сказали: ишак ты. А я не ишак, понял?
— Понял, — говорю и сон вспоминаю. — Ишаки бывают умные.
— Ты юннат, что ли? Короче, дали мне пушку, сказали: приходи, как мужчиной станешь. Мальчик. Так и сказали. Я что, баран к ним после этого возвращаться? Я взял в общаге пацанов, кто пошустрей, пошел — киоск ломанул. И деньги, и шоколадки, все девочки нам. — Саид замолчал и стал мерно стукаться затылком о сарай. — Потом дядя приехал. И оказалось, что я ишак…
— Это ничего. Слушай, а мяса у них никак нельзя попросить? Ну, по-вашему, а я спеть могу?
— Ишакам не дают мяса… Дядя сказал: не учишься, безобразничаешь, в тюрьму сядешь. Сказал: поедем в Америку, там будем дела делать, раз ты такой бездельник. И я поверил! А он сказал, ствол дай, посмотрю. А потом я под этим стволом в багажник залез, и он меня из Москвы увез. Я сначала думал — домой. Думал — отец палкой забьет. А дядя меня в горы привез и сказал: в институте восстановлю, но полгода здесь будешь работать, пока не поймешь, что был неправ. Отдал мужикам каким-то ключи и багажник захлопнул…
— А что тут за работа? — Я это слово не люблю. Я знаю, где работают: в тюрьме и в армии.
— Героин собирать… Плантации тут… Героиновые… — Саид перестал стучаться головой и посмотрел мне в глаза. — Ты не торчишь?
— Я жрать хочу.
— Это фигня. Мы с тобой отсюда свалим, земляк, не бойся, — и Саид закрыл глаза.
Я привалился к стенке рядом и тоже закрыл глаза. Ураган жареного мяса. Мне снилась суккубша, она манила к себе, махала жареной головой Николаева, изо рта у него горлышко «Русской» торчало. Но кто-то наступил мне на ногу копытом и зашептал в ухо:
— Это лажа… Свинец не сытный… И водки никакой тут нет… В заборе напротив входа в барак охрана выдернула часть гвоздей… Они у китайцев героин на патроны втихаря от начальника выменивают. А китайцы к Новому году готовятся. Порох под нарами в углу, что ближе к сортиру. Там воняет страшно, устал я ползать. Пойду, извини.
Я проснулся от удара башмаком под ребра Саиду и сразу отполз подальше, потому что Саид стал ругаться с афганцами, а те его пнули еще несколько раз. Наконец Саид смог встать и отбежал.
— Все, приехали. На работу пора. Сейчас, Мао, увидишь, чем мы тут занимаемся. — Саид, отряхиваясь, потащил меня к воротам. Ворота были уже открыты, за ними, метрах в тридцати, стояла машина с пулеметом и пулеметчиком. И, кажется, с водителем. Не помню.
Я остановился в воротах, очень красиво было. Впереди равнина, вся зеленая, а за равниной горы, на них тень от облаков падала, темные все. Но тут сзади подошла Юго-Восточная Азия и вытеснила меня из лагеря. Я потерял Саида в толпе, но афганцы мне показали, куда идти: вдоль по пыльной тропинке направо от ворот. Мы шли медленно, вытянувшись цепочкой, а афганцы сновали вокруг нас, заботились, чтоб не сбежал никто. Машина гудела где-то сзади.
Мы двигались так минут двадцать, потом тропинка свернула налево, за рощицу, и перед нами открылось множество обработанных кустарников. Сразу видно, что обработанных: они росли ровными рядами. И было их много-много, сколько глаз может различить вдаль — все эти кусты. Доходил ли этот огород до гор, я не разобрал.
— Вот наша плантация, — сплюнул Саид, он откуда-то взялся рядом. — Чувствуешь запах?
