В море Нострадамус почувствовал себя в безопасности. Он ждал появления суши, как Колумб берегов Индии, не подозревавший, что достиг Америки.
Гористый остров поднимался на горизонте как грозовая туча. Шкипер вовсе не собирался выгружаться в порту, очевидно имея для этого веские основания, избегая всяких таможенников и других представителей власти, с которыми, очевидно, не слишком ладила и вся его «команда негодяев», как он продолжал называть ее.
Моряки отвезли Нострадамуса в шлюпке вместе с его вещами и высадили в безлюдном месте, где груз со шхуны ожидали повозки и какие-то люди в надвинутых на глаза шляпах.
Мишелю удалось договориться с одним из контрабандистов взять его с багажом в свою повозку.
Так он попал в ближний рыбачий поселок и снял себе каморку в одной из хижин, которую едва не заливала волна прибоя.
Наутро после прибытия он стал расспрашивать, плохо зная итальянский язык и перемешивая его с латинскими словами, нет ли кого больных.
Взятые с собой деньги растаяли в дороге, и ему надо было заботиться о заработке.
Его отвели в богатую, по здешним представлениям, усадьбу, где старый хозяин все время хворал.
Хмурая итальянка с глазами-углями, от которых тянулись морщины по всему лицу, встретила предложение его услуг врача недоверчиво.
Нострадамус показал ей диплом университета Монлелье и лицензию на право врачевания. Но та по-французски читать не умела и кое-как объяснила иностранцу с помощью принятой здесь жестикуляции, что допустить его к синьору не может, потому что у пришедшего нет на голове «докторской шапочки», а без нее лечить людей не положено.
Эта первая неудача поначалу казалась Нострадамусу случайной, и относил он это скорее к невежеству старухи.
Однако вскоре он убедился, что ее простодушие имеет, по крайней мере в этой стране, глубокие корни.
В роскошной вилле на берегу моря, как он узнал, пожилая хозяйка была больна; его встретил напыщенный дворецкий, осмотрев с ног до головы.
— Я французский врач, — сказал Нострадамус, — и хотел бы облегчить состояние вашей хозяйки.
— Прошу простить, синьор, — ответил дворецкий, к счастью зная французский язык, — но у нас не принято предлагать врачебные услуги, не обладая атрибутами докторского ремесла. — И он выразительно посмотрел на шляпу пришедшего.
— Тогда попросите кого-либо из родственников хозяйки, — настаивал Нострадамус.
— Сожалею, синьор, но единственная племянница хозяйки изволит почивать, и будить ее по поводу посещения никому не известного француза я не решусь из боязни потерять место, а найти другую работу здесь, поверьте, ни мне, ни, боюсь, вам не удастся.
Подобные же попытки Нострадамуса посетить еще несколько городских домов оканчивались такой же неудачей.
Здесь, в Сицилии, не слишком уважали иностранцев, здесь были крепко укоренившиеся нравы и привычки. Лучше умереть от недуга, чем довериться неизвестно кому, быть может, подосланному теми, кто не забыл вендетту, ставшую в Сицилии национальным злом.
Перебравшись в еще один городок, он вскоре убедился, что без докторской шапочки рассчитывать на врачебную практику не сможет.
Пришлось искать случайного заработка, который позволил бы ему попасть на материк. Но и в Неаполе врачебные дела его пошли нисколько не лучше.
До богатых домов его просто не допускали, а люди среднего достатка твердили все о той же докторской шапочке. Впору было Нострадамусу поступать в местный университет и сдавать на доктора медицины, но для этого требовались такие деньги, о которых он и говорить не мог.
И тогда он обратился к совершенно неожиданной области. Тщетно пробиваясь к некоему больному вельможе, он убеждал знавшую французский язык его дочь, весьма красивую женщину, очень дорожившую своей уходящей красотой. Он сказал, что может помочь ей избавиться от прорезающихся морщин и сделать кожу нежной, как в ее юности.
Синьорита насторожилась. Для ухода за кожей лица, по ее представлению, докторской шапочки не требовалось. И она заказала Нострадамусу целительной мази, спасающей кожу и цвет лица.
А у Нострадамуса было кое-что в запасе. Он знал такие рецепты, которые впоследствии усовершенствовал и издал в ставшей знаменитой, хотя и неожиданной для ее автора книге «Истинное и безупречное украшательство лица» (1552 г.).
И постепенно он стал приобретать в зажиточных кругах Италии известность, как знаток средств возвращения молодости, что позволило ему появляться и в Венеции, и в Риме, и в других городах. Но деятельность эта не могла удовлетворить его.
Имея больше свободного времени, чем на родине, он попытался развить проявившийся в миг его великого горя дар. Проверяя себя, он обнаружил, что сравнительно легко входит в состояние медитации, когда способен увидеть в разожженном пламени на бронзовом треножнике, каким в древности пользовались, пророчествуя, дельфийские пифии, картины близкого и далекого будущего. Он понял, что должен использовать этот свой дар для предостережений роду человеческому. Однако люди не должны знать своего будущего, иначе Утратят смысл жизни. Поэтому Нострадамус решил зашифровать время и место действия, а также имена увиденных им в будущем лиц, посвящая каждому такому эпизоду четверостишье, катрен. Он не был силен в поэзии, но не в литературной форме видел смысл своих прорицаний. Следуя выбранному принципу, намеренно перемешивал катрены, чтобы они шли не в хронологическом порядке, стремясь, чтобы предсказанное стало узнаваемым, лишь произойдя.
Тем временем чума, свирепствуя в Европе, унесла почти треть ее населения, до двадцати миллионов человек, а во Франции жертвами ее стали и Великий Сенешаль Прованса, и Великий Инквизитор в Тулузе.
Нострадамус, не боясь преследований, мог возвращаться на родину.
Но вместе с тем он заглядывал и в близкие, как он представлял себе, слои Времени и мог предсказывать своим современникам, что их ждет в начатых делах или намерениях.
Эти предсказания были настолько удачны и верны, что заезжий врач скоро стал более известен как прорицатель, к которому люди обращались даже с большей охотой, чем за косметической помощью.
Однажды он встретился со скромным монахом Перетти.
Неожиданно для окружающих Нострадамус встал перед ним на колени. На вопрос монаха, чем тот мог заслужить такую почтительность, Нострадамус ответил:
— Преклоняю колена перед будущим его святейшеством папой римским.
Не передать удивления, недоверия и смущения скромного монаха и всех, кто при этой сцене присутствовал.
Но слова предсказателя коренным образом изменили представления монаха о своем предназначении. И еще при жизни Нострадамуса он узнал о добром и заботливом кардинале Перетти, а спустя 17 лет после кончины пророка кардинал Перетти взошел на святой престол в Ватикане под именем Сикста V.
