– Разве это не то же самое желание перекричать свой страх?
– Верно, – весело признал он свое поражение и, подогнув ноги, сел прямо на пол. – Вы умная женщина, но сейчас нет смысла быть такой уж умной. Давайте лучше выпьем!
Она отодвинула шезлонг, неумело села на пол возле скатерти, и ее ловкие руки запорхали, накладывая еду в тарелки. Он откупорил бутылку, разлил вино в бокалы, но очарование обнаженных женских рук не оставалось вне его поля зрения. Однако встретившись с ее взглядом – темным, затаенно-насмешливым и внезапным, как и последовавший за ним вопрос, – профессор невольно вздрогнул.
– Вы всегда такой замкнутый, когда отправляетесь на свидание с Вселенной? – спросила она. – Только, пожалуйста, не сердитесь, просто я немного ревнива.
– Глупости! – засмеялся он, занимая оборонительную позицию. – Я хочу сказать, что я просто болтал всякий вздор. Куда бы ни шел, ни ехал современный человек, все равно нигде не найдет чистой природы. Себя встретит, воплотившегося в машинах, строениях, в мутантах растений и животных. Я знаю это и все равно приезжаю сюда, втайне надеясь, что, если останемся с природой наедине, она заговорит со мной, как говорила с Гераклитом или Анаксимандром, да и с многими другими, кто не владел синхрофазотронами и радиотелескопами, однако владел слухом, дабы слышать, и зоркостью, дабы видеть.
– Вы из неопозитивистов, что ли?
Он удивился сказанному, напрочь забыв, что она супруга биофизика, что сама биолог и к тому же пробует себя в научной журналистике.
– Ба! Откуда вы откопали это слово? Юнга Альфа, я запрещаю произносить на борту моей лодки слова, которых не существовало до Аристотеля! Посмотрите на море, посмотрите, с какой естественностью отошло оно ко сну, посмотрите вон на те пятна и полосы на нем, что подобны полосам на животе беременной женщины, и представьте себе спонтанное зачатие, которое происходит всякий миг в этом гигантском животе, в этой Вселенной, а потом произносите слова «позитивизм», «релятивизм» и так далее.
– Бр-р-р! – весело тряхнула она головой, и волосы ее рассыпались по плечам. – Лучше давайте есть! Я ужасно проголодалась!
Он тоже почувствовал голод, и неожиданно напавший на них аппетит сплотил их, устранил существовавший до этого барьер, что позволяло болтать о всякой всячине. Затем Альфа в шутку пригрозила, что собирается посещать его лекции, а он стал отговаривать ее от этой затеи, но не слишком настойчиво.
– На лекциях я тоже вынужден употреблять разные словечки, релятивизм и тому подобное, как бы ни старался сохранить в студентах все то, что способствовало бы их любви к физике. Половина из того, что мы сегодня считаем наукой, завтра будет опровергнуто, а наука в поэзии Уитмена и прозе Достоевского и сегодня останется наукой. Не так ли? Поэтому куда важнее заставить молодых полюбить природу из-за тайны ее, а они уже сами выучат все, что им нужно для того, чтобы разгадать эти тайны. Книг предостаточно. Вот чего не желает понять наша академическая бюрократия…
– Наверное, сегодняшние студенты, так же как и мы когда-то, готовы умереть ради вас?
– Слава богу, нет! Вообще-то молодежь поумнела с тех пор, как поняла, что лучше умирать ради собственных иллюзий, чем ради иллюзий своих отцов, – ответил он, глотая вместе с пищей горечь от того, что, убегая в море, он, в сущности, убегал и от студентов своих тоже.
Навязывая не присущую ему роль лидера, что очень раздражало руководство университета, не желавшее утратить свой авторитет, студенты, в сущности, довольно хитро манипулировали им. Им не нужна была его наука как таковая, нужен был пастырь, который бы великодушно расписывался в зачетках своего стада.
– Как-нибудь приду посмотреть на них! – снова пригрозила Альфа. И, как бы приобщаясь к студентам, по-мальчишечьи вытерла рот тыльной стороной ладони, шумно вздохнула и потянулась к бокалу, обронив при этом: – Вот это все и есть свобода!
Он был доволен ее настроением и спросил, пожелав уточнить кое-что:
– Именно ее вы и отправились искать со мной?
– Увы, я не так молода, чтобы жить иллюзиями.
– Но сейчас вы ощущаете себя свободной, не так ли?
– Пытаюсь дышать свободой, – улыбнувшись, глубоко вздохнула она.
И он, как капитан, почувствовал себя польщенным и дал себе слово быть с нею деликатным и терпимым, создать ей все условия для хорошей дружеской прогулки.
– Да, мы свободны, Альфа! Сейчас мы свободны. Несмотря на то, что зависим от этой лодки, от моря, от неба, друг от друга… У Маркса есть одна интересная мысль: свобода есть не что иное, как твое право в рамках определенных условий не стыдясь радоваться случайности. Так что давайте радоваться случайности, которая свела нас!
Бокалы из самого обычного стекла зазвенели очень необычно, и они разом удивленно заглянули каждый в свой бокал, чтобы обнаружить, что торжественный звон спровоцировали кусочки льда, которые он опустил в бокалы. Отпили разочарованно по глотку и продолжали молчать, так как не знали, что делать с этой случайностью дальше.
– Кофе будем пить? – спросил он, подавляя чувство неловкости.
Она с готовностью вскочила и отправилась варить кофе.
Когда возвратилась, он стоял на носу лодки и, не поворачиваясь, сказал ей:
– Будет полнолуние.
Луна только еще намекнула о своем возможном появлении неоновым пятном на горизонте. На полнолуние указывал календарь. Альфа поставила кофе на скатерть и замерла в ожидании, однако он не поворачивался. И она встала рядом.
Вода шелестела еле слышно где-то под ногами. Неоновое пятно раздавалось вширь, накаляясь до ярко-желтого цвета. (Восходы и закаты над морем сменяются очень быстро.) Через минуту-другую луна прольет на море свою оловянную дорожку. Подобное он пережил не однажды, и со свойственным ему простодушием ожидал услышать от женщины, что была с ним рядом, слова восторга от увиденного. Он чувствовал, как неподвижна она, как погружена в упоительное созерцание чуда.
Когда луна наконец обнажила серпистый свой край над черной водой, Альфа вдруг зашевелилась. Он обеспокоенно оглянулся. Ее пуловер прошелестел рядом, подобно легкому дуновению ветра. Затем он уловил шелест брюк, из которых она высвободилась бесшумно, оставив их на полу. Ее бедра – маленькие дельфинчики – мелькнули белизной во мраке. Она сомкнула руки над головой и подставила всю себя луне.
Его взгляд жадно поглотил все освещенные и затененные места ее тела, и все же он оценивал его как нечто отвлеченное и нереальное. А чтобы окончательно подавить в себе волнение, подзадорил ее:
– Всё! Перед Вселенной снимается все!
Как бы исправляя ошибку, женщина сняла трусики и швырнула их в сторону. И замерла в ожидании.
