Может быть, тогда и Анна не ушла бы от него? И Кирилл остался жив?
При воспоминании о сыне стало так плохо, что на мгновение помутилось перед глазами, голос Степанова истончился, превратился в комариный писк, а когда вернулся, то выяснилось, что заведующий сектором спрашивает:
– Что с вами? Вы так бледны?
– Все в порядке… – отозвался Олег, напрягая все силы, чтобы голос звучал более-менее нормально.
– Может быть, врача?
– Нет, врач мне не поможет.
Врачи и так сделали все, что было в их силах, и теперь надежда только на время и на собственное тело… прежним ему не стать, но есть надежда на то, что хотя бы вернутся силы, уйдут приступы и восстановится нога.
– Ну, как знаете, – Степанов покачал головой. – Если все понятно, то приступайте. Возникнут вопросы – обращайтесь, буду рад помочь. Как карточка будет готова, покажете. Проверим все, а затем отнесем в канцелярию, чтобы Лидочка все перепечатала набело.
– Хорошо, – Олег подвинул к себе папку – какова бы ни была его новая работа, ее нужно делать, и делать хорошо, и не потому, что заставляют или это кому-то нужно, а ради того, чтобы уважать себя самого.
Как выразился заведующий сектором – наша святая обязанность – раскрывать и обезвреживать идеологического противника? Выходит, что статский советник Одинцов теперь стал ничуть не лучше, чем любой из презираемых им сыщиков ОКЖ, а то еще и хуже…
Он погрузился в дело тринадцать дробь тридцать шесть с головой, чтобы заставить себя забыть обо всем, о родных и друзьях, о бывшей работе, о самом себе и о том, что происходило с ним в последнее время.
Взять лист, просмотреть, вычленить нужное, записать…
Работа для пока не изобретенного механизма, и он сам должен стать таким механизмом, холодным и спокойным, не знающим, что такое душевная боль, сомнения, волнение, гнев и отвращение.
Работа для обычного клерка…
Хотя нет, не совсем так, в папке попадались документы времен уже Вечной Империи, отпечатанные на розовой бумаге – чтобы иметь право читать подобные, нужно получить высшую степень допуска, а это не так просто, сначала тебя проверяет шестое делопроизводство департамента полиции, затем управление имперской безопасности, и под конец личный отдел секретариата партии.
Организация со скромным названием, но с такой репутацией, что возглавлявшего ее Александра Щербакова именовали «серым кардиналом ПНР». По слухам, его опасался сам Хан, и бесстрашные, победоносные генералы во главе с Тухачевским вздрагивали, слыша это имя.
Работа понемногу двигалась, Степанов входил и выходил, говорил по служебному телефону, пару раз к нему заходили люди. За окном вороны, похожие на крохотные военные самолеты черного цвета, чертили круги на фоне серого, безрадостного неба.
– Ну что, коллега, – сказал заведующий сектором в один момент, и Олег не сразу понял, что обращаются к нему – как раз заносил в графу «Смежные организации» сведения о питерском отделении «Ордена звезды на востоке». – Два часа, самое время для того, чтобы слегка перекусить, да-с. Приглашаю вас присоединиться ко мне – мы с коллегами собираемся по-товарищески, чаи гоняем.
– Но я же не… – начал Олег.
– Деньги Лидочке на это дело сдаем раз в месяц, по двадцать рублей, но вы не беспокойтесь, – Степанов улыбнулся и махнул рукой, показывая, что догадывается о причине смущения собеседника. – С первого же жалования отдадите, а пока будете нашим гостем. Хорошо?
– Как скажете, – Олег вздохнул.
Чай накрывали в канцелярии, вотчине упомянутой уже Лидочки, рыжей барышни лет тридцати, числившейся секретарем сектора. За отгороженной шкафами частью помещения располагался стол, покрытый цветастой скатертью, на нем были расставлены чашки, тарелки, вазочки, имелся даже самовар.
В воздухе витал запах чайной заварки и свежей сдобы.
Степанов и Олег пришли последними, когда все стулья, кроме двух, оказались заняты.
– Теперь нас стало больше, – сказал заведующий сектором, – надо добыть еще один… Располагайтесь пока на месте Петра Петровича.
Одинцов без аппетита грыз баранку, осторожно прихлебывал горячий чай, и исподтишка рассматривал людей, с которыми ему предстояло работать. Степанов был намного старше всех без исключения подчиненных, все они, похоже, не так давно покинули студенческую скамью и наверняка чем-то проявили себя в науке… ведь за что-то же их взяли в «Наследие», да еще и в такое специфическое подразделение?
– Народу у нас немного, – сказал Степанов, заметив, должно быть, изучающие взгляды Олега. – В других секторах куда больше, в археологическом чуть ли не сотня, и не меньше у идеологов, у Вернадского.
– Но зато пользы от нас куда больше, – буркнул розовощекий молодой человек с шапкой черных волос. – Чем они там занимаются, воду в ступе толкут, и это когда наша евразийская родина в опасности!
– В какой же она опасности? – сказал рыжий, крепкий парень, деловито резавший колбасу. – Наваляем мы им всем, как и в прошлый раз наваляли, и в позапрошлый, как всегда, вот увидите! Неужели есть в мире армия, что способна сравниться с нашей, а? Ни за что не поверю!
Олегу стало неловко – то, что для него было пропагандистским клише, инструментом, для этих вот молодых интеллектуалов являлось истиной, жизненным фактом… надо же, «евразийская родина», он и не думал никогда, что кто-то может употребить подобное словосочетание в обычном разговоре, безо всякой рисовки.
– Болтаете много, ребята, да-с, – Степанов нахмурился с показательной строгостью. – Придет в институт разнарядка на призыв, так я в эту самую несравненную армию вас и отправлю.
– Не придет, у нас же бронь, – возразил кто-то, но прозвучало это не очень уверенно.
– Может и прийти, – заметил молчавший до сих пор сосед Олега по столу, низкорослый, но очень широкоплечий. – Вон, у меня брата двоюродного призвали, а у него тоже вроде бы бронь была, только партийная, но ведь она не хуже нашей. А кто знает, сколько эта война продлится, вон, Штаты к Антиевразийскому пакту присоединились, что, если и они среди наших врагов окажутся?
– Ну, ты загнул, Борис, – рыжий скривился. – Тебя-то вот за такие речи как раз…
«В фильтрационный лагерь» – закончил про себя фразу Олег.
В заведения подобного рода, подчинявшиеся ведомству Хана, обычно попадали болтуны, не умеющие держать язык за зубами.
– Если кого из нас и призывать, то это Николая Филипповича, – поспешно гася конфликт, вмешался пухлый юноша с похожей на мочалку бородкой, вряд ли украшавшей округлый подбородок. – Он у нас самый воинственный, и пистолет в столе держит, и вообще с опытом…
– Все-то вы знаете, – с улыбкой проворчал Степанов, и, повернувшись к Олегу, пояснил. – Как-никак Пажеский корпус, Николаевское кавалерийское училище за спиной, и два года на фронте, еще на первой германской.
Честно говоря, на бывшего военного заведующий сектором походил мало.
– Хм, понятно, – сказал Олег, и попытался улыбнуться в ответ, но вышло у него не очень удачно.
– А ты, Борис, язык придержи, – широкоплечему достался сердитый взгляд начальника. – Незаменимых у нас нет, сам понимаешь, ты хоть и герой освоения Севера, и писатель, место твое пустовать не будет.
«Юркевич» – вспомнил Олег фамилию мрачно потупившегося соседа.
Из памяти всплыли строчки когда-то читанной заметки… молодой и талантливый автор, уроженец города Златоуста Уфимской губернии… пишет под псевдонимом «Борис Норд»… его книги «Льды и люди», «Семнадцать миллионов собачьих шагов» пользуются заслуженным успехом у читателей… подающий надежды историк, последователь научной школы…
Странно, что они никогда раньше не сталкивались, хотя бы в ведомстве Эренбурга, в имперской палате культуры. Олегу приходилось там бывать, а уж «молодой и талантливый автор» просто обязан был посещать расположенное у озера Нижний Кабан учреждение!
Разговор за столом свернул на продовольственные карточки, введенные два дня назад «в интересах победы», как было написано в соответствующем указе. Коснулись они не всех продуктов, в основном алкоголя и всяких дорогостоящих вещей вроде икры, шоколада, южных фруктов.
– Это что, я теперь захочу пива выпить, мне с собой в трактир карточку эту брать? – горячился рыжий. – А если у меня карточки кончатся, мне его, что, не продадут, не нальют лишнюю кружечку?
– Указ вроде бы только крепкого касается… – начал было Степанов, но его прервал зазвонивший за шкафами телефон.
– Да? – сказала Лидочка. – Да, он здесь, сию секунду… Николай Филиппович, вас! Приемная директора.
– Прошу простить, – заведующий сектором поднялся, торопливо вытащил салфетку из‑за ворота.
Разговор оказался недолгим, через минуту Степанов вернулся, и к удивлению Олега, поманил того пальцем:
