Надя уже не успевала записывать слова. Алексей принялся ей помогать.
Взлетая к синим небесам,
Среди полей, болот, лесов,
Горячим ветром по горам,
Искал тебя средь облаков.
Горел звездой, горел огнем,
Но тщетны поиски мои,
Под ярким солнечным лучом,
Мне лунной тени не найти.
Остался в небе я звездой,
Все тени отгоняя прочь,
Лишь стоит солнцем мне взойти,
Уходишь ты в седую ночь.
И вот опять из года в год,
Мы замыкаем круг земной:
Я грею солнцем небосвод.
Ты – тень, рожденная луной.
Когда песня закончилась, я оглядел присутствующих.
– Ну как?
– Отлично! Думаю, пойдет на ура, – отложив гитару, потер руки Григорьев. И вдруг спохватился: – Кстати, на дискотеках «Скучаю» хит! В заявках только на эту песню запросы. А вчера с одним знакомым созванивался, в киностудии звукооператором работает, так он предложил её записать. Пока на ленту, а там, глядишь и до винила недалеко. Что скажешь?
А что говорить? Приятно, когда твое творение так всем нравится. Конечно, плагиат голимый, но никто же об этом не знает.
– Записывай, – пожал плечами, – я не против.
– А сам чего? – удивился Витя. – Это же твоя песня, неужели не хочешь спеть?
– Нет, – ответил решительно я. – Охрип я надолго. Записывайте сами, чего уж.
– А…
– На авторство, – отрезал я, – не претендую.
На меня посмотрели как на идиота. Впрочем, я сам понял, что глупость сморозил. Стараясь перевести разговор на другую тему, повернулся и спросил у Кима:
– Ген, а военные песни в походах поете? Афганские там…
– Поём, конечно, – удивился он, – а что?
Я вынул из кармана сложенный лист и протянул его Ким. Тот развернул и прочитал:
– «Сны войны». Это песня?
– Ага.
Ребята сгрудились за спиной Ким.
– А мелодия? – одновременно спросили Гена и Витя.
Блин, если честно, про неё я как-то забыл.
Забрал гитару у Ким. Закрыл глаза, вспоминая мелодию дождя… и начал играть. Через боль. Не открывая глаз.
Нам мирных снов уж не видать…
Я пропел два куплета и припев.
– Вот так, как-то.
В дверь кто-то позвонил. Ким пошел открывать и вернулся с моей мамой.
– Ну вот, поет он тут, – всплеснула мама руками, – а там ужин остывает.
– Счас, мам, иду. – И повернулся к Ким. – Ну как?
– Принято, – кивнул Генка.
* * *Из открытого окна веяло теплом. Первая мысль была – проспал, и уже время к обеду. Глянул на будильник – нет, не проспал половина шестого, еще полчаса до звонка. Спать уже не хотелось, поэтому протянул руку и отключил будильник.
Поднялся, но сесть как-то со скрипом вышло. Вновь все тело болит, а больше всего ныли руки – по ощущениям, будто на кистях резиновые перчатки, и не просто одеты, а приклеены намертво. Это от вчерашнего музыцирования. Потому что играл через не могу. Мазохист. Но надо было закрепить мелодию в памяти. Однако меня постоянно прерывали…
Сначала пришел отец, послушал немного и попросил спеть песню полностью.
Спел.
– Когда ты играть-то научился? – спросил меня отец.
– Недавно, пап.
– А знаешь, – задумчиво сказал он, – я тоже когда-то играл. В училище на спор за неделю научился.
Вот это новость, даже рот от удивления раскрыл. Никогда не видел отца с гитарой. Но то, что он на спор начал играть… я ведь тоже в училище поспорил, что за несколько дней научусь! Как это назвать? Преемственность поколений, или петля времени?
Отец усмехнулся, закрыл мне рот и спросил:
– Песню-то сам сочинил?
Кивнул.
– Отлично, сын! Раз хорошо выходит, значит, не стоит это дело забрасывать.
– Не заброшу. – А про себя подумал, что если даже захочется, то не всегда получится.
Он ушел, а потом начались звонки…
Я сидел на кровати и смотрел через окно на небо – там мелкие клецки облаков медленно заплывали за срез крыши. Значит – ветер поменялся, потому и нет привычной свежести.
Подниматься не хотелось, даже просто двигаться было влом, не говоря об утренней зарядке, но назло бунтующей лени поднялся. Потягиваясь, еще раз посмотрел в окно. Уже с утра над городом висел смог. Ветер со степей сухой и горячий, и он выдавливал сероватый кисель ближе к горам. Это значит – день будет особенно жарким. Хорошо, что мы заранее договорились провести его у речки.
После умывания и чистки зубов оделся, пристегнул на руку часы, матерясь про себя из-за боли в пальцах. Затем осмотрел заживающие ссадины, подвигал пальцами, пару раз сжал их в кулаки и полез в нижний ящик стола – где-то там у меня был кистевой эспандер. Эспандера не нашел, но зато обнаружил теннисный мяч. Давно уже пора кисти тренировать.
Выходя из подъезда, с удивлением обнаружил сидящего на лавке и отчаянно зевающего, словно бегемот, Олега. Вспомнив вчерашний вечер, захотелось вложить мячик ему в рот. Но, как будто прочитав мои мысли, Савин громко щелкнул зубами и уставился на меня.
– Кого я вижу! – деланно удивился я. – Не верю своим глазам!
– А че, – подавив очередной зевок, ответил Олег, – думал, я пустомеля? Сказал – буду бегать, значит – буду!
– Ладно. Скажи-ка, чего ты вчера раззвонился?
– А что? – удивился Олег.
– А то! – разозлился я. – Ну позвал ты Ульского, договорился с Переходниковым, еще с кем, но зачем каждый раз меня извещать? По каждому лицу отдельно звонить! Какая мне разница в том, что Васильчиков пойдет с нами на речку, а Толиной, видите ли, родители не разрешили?
Савин только плечами пожал. Бывает он порой странен. Обычно мы не созванивались, и если надо было поговорить, то просто шли друг к другу домой, а тут Олег начал названивать через каждые пять-десять минут и сообщать, что с нами на речку пойдет такой-то или такая-то. В конце концов, мне это надоело и я в очередной раз, уверенный, что это опять звонит Савин, вместо «але», сказал басом: «База торпедных катеров. Слушаю вас». Поначалу в трубке молчали, затем послышался голос Марины: «Извините», и гудки отбоя. Проклиная энтузиазм друга и свою поспешность, я долго пялился на телефонную трубку, ибо телефонного номера Марины не знал. Именно это меня окончательно разозлило.
– Я думал этим тебя поддержать, – пожал плечами Савин.
Психолог доморощенный, эх, надо было ему мяч в рот сунуть.
– Кстати, и Марине я звонил, – спокойно сообщил Олег, доставая из кармана кубик жвачки «Сагыз», – она тоже пойдет.
И вновь позевал, а я подкинул в руке мячик, но злость уже улетучилась.
