Он помолчал и подмигнул мне:
— Признаюсь, Эл, она и оплачивалась неплохо.
Персиваль Уайлд
Цепочка огней
— Билл, — неожиданно спросил Тони, — ты веришь в телепатию?
Биллу скоро исполнялось двадцать пять лет, и Тони, благородно считая, что он обязан помочь другу отметить славный юбилей, изводил его приглашениями провести недельку в летнем лагере одного из клубов, в которых он состоял. Билл мужественно сопротивлялся: шестое чувство подсказывало ему, что неделя в обществе своего неугомонного друга не даст ему отдыха. Но даже крепчайший гранит не может устоять перед разрушающим воздействием постоянно капающей воды, и после сорок восьмого приглашения Билл сдался.
— Хорошо, — сказал он. — Но за это ты должен мне обещать, что оставишь меня в покое на целый год.
— Думаешь, тебе не понравится? — обиделся Тони.
— Да нет, почему…
— Я ведь хочу, чтобы тебе было интересно.
— Я фермер, — оправдывался Билл, — и у меня другие понятия об интересе.
Тони был явно расстроен, и Билл, не желая больше обижать друга, стал укладывать свой чемодан. Но потом, оставшись с Биллом в отдельном купе, Тони не упустил возможности подробнее расспросить своего друга о его прежней жизни. Говорят, что шестилетний ребенок может задать столько вопросов, что и мудрец не ответит. Тони, которому было в пять с половиной раз больше, был во столько же раз любопытнее и в десять раз упрямее.
Дело в том, что Билл Пармли долгое время вел жизнь профессионального карточного шулера, но потом взялся за ум и отказался от этой деятельности. Он многое сделал для того, чтобы искупить свое прошлое, разоблачая мошенников, не желавших жить честной жизнью. Поэтому, пока поезд мчался на юг вдоль побережья Атлантики, Билл мужественно боролся с потоком вопросов, извергаемых на него сгорающим от любопытства другом.
По каким-то никому не известным, таинственным причинам все, что связано с темой нечестных азартных игр, обладает для большинства людей, особенно мужчин, странной притягательной силой. Тони не являлся здесь исключением. Методически, постоянно расспрашивал своего друга из месяца в месяц и чуть не изо дня в день, он досуха выкачивал из него все подробности его прежней бурной жизни.
Билл не собирался ничего утаивать и говорил с полной откровенностью. Он рассказывал, как сбежал из дома, когда ему было восемнадцать лет; как он узнал о методах, которые могли сделать игры, основанные на игре случая, менее случайными; как он постепенно овладел этими методами до полного совершенства. Он настежь открыл сундук своих воспоминаний, описывая все светлые и темные стороны своей прежней жизни, все триумфы и поражения, краткие минуты удач и долгие месяцы невезения. А Тони Клэгхорн, как Оливер Твист, требовал все больше и больше.
Много раз Билл пытался перескочить к концу рассказа и закончить свою автобиографию, желая объяснить, как и почему он наконец открыл новую страницу жизни, стал фермером и сошел с извилистых троп своей заблудшей юности. Но Тони, охваченный страстью, не давал ему этого сделать, и снова и снова заставлял своего-друга описывать со всеми подробностями его прежнюю деятельность, которая казалась Тони необыкновенно интересной и героической.
Но все на свете — даже исповедь — должно иметь свой конец, и в половине четвертого дня Тони задал свой последний вопрос, на который получил последний ответ. Но уже в следующий момент, когда Билл, глядя в окно, сравнивал в уме открывшееся ему стадо гернзейских коров с его собственным стадом джерсийской породы, Тони перешел на новую тему, обсуждение которой грозило растянуться до бесконечности.
— Билл, — повторил он, — ты веришь в телепатию?
Билл вздохнул.
— Ну, а сам-то ты веришь? — спросил он устало.
Тони принял позу беспристрастного судьи.
— И да, и нет, — важно произнес он.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что я — человек с широким кругозором и без предубеждений.
— А тебя кто-то убеждал… я хочу сказать — убедил в этом? — поинтересовался Билл.
Тони кивнул. “Да”, — серьезно сказал он.
— Тогда не о чем больше говорить, — в тон ему ответил Билл. Мерный стук колес убаюкивал его. Он прикрыл глаза.
Но Тони еще только начинал.
— Билл! — скомандовал он. — Переключись сюда.
— Я могу говорить и во сне.
— Только не со мной, — решительно заявил Тони. — Мы же говорим о чтении мыслей, — зачем-то повторил он, — и я хочу рассказать тебе, что видел это сам.
— То есть?
— Знаешь, — задумчиво сказал Тони, — несколько лет назад я видел одного парня, который мог делать потрясающий фокус с тремя картами. Он показывал нам эти карты перед началом — там был один король…
Билл прервал его.
— А потом он неуклюже тасовал их и спорил, что ты не сможешь найти его.
— Да.
— И ты выигрывал раз, потом второй, а в третий, когда ты ставил побольше — ты все продувал. Тебе казалось, что этого не может быть, потому что ты заметил, что у короля было собачье ухо, и изучил обратную сторону карт так же, как и лицевую. Но когда ты поставил на него, ты обнаружил, что собачье ухо распрямилось, а другая карта — не король — вдруг оказалась с собачьим ухом. Все точно?
— Да.
— И ты называешь это чтением мыслей? Тони, мне стыдно за тебя!
— Но ведь он знал, о чем я думаю, разве не так? — упорствовал Тони. — Он знал, что я заметил собачье ухо. Если это не телепатия, что же это тогда?
— Не что иное как использование одной очень старой истины, — отпарировал Билл.
— Что же это за истина? — со злостью спросил Тони.
Билл с невинным видом смотрел на пейзаж, проплывающий за окном.
— Истина о том, что на наш век таких хватит.
— Кого таких? Простофиль?
— Ты это очень тонко подметил.
Тони невольно засопел.
— Ты еще скажешь то же самое при Марли!
— А кто это?
— Ты что, не слышал о них? Женщина сидит на сцене с завязанными глазами, а мужчина выходит в зал…
— И женщина читает, что ты написал на листке бумаги?
— Да.
— Или называет тебе номер, выбитый на твоих часах; или инициалы на твоем кольце; или имя торгового дома на твоей шляпе…
— Да. А что? Ты опять скажешь, что это не телепатия?
Билл устало улыбнулся.
— Тони, давай выберем несколько свободных часов, и я научу тебя делать то же самое в паре со мной. Когда-нибудь это может пригодиться.
