заламывающая ему руки за спину.
Пристав зачитывает ему высочайшее повеление об аресте.
Его силой уводят. Когда его заковывают в цепи, он думает:
Как записано в пророчестве, суд надо мной пройдет у всех на виду.
Но его успокаивает мысль:
Зашифрованное пророчество на иврите переправлено в Испанию.
Оригинал спрятан здесь.
Еще одна копия есть у последних тамплиеров.
Несколько дней Ангерран проводит в тюремной камере в башне Тампля, где за десять лет до него держали соратников Жака де Моле. Мрачная ирония Истории: стены, возведенные тамплиерами, собиравшимися за ними отсидеться, так толсты, что они сами не смогли их преодолеть.
Дальше события резко ускоряются.
О судебном процессе объявлено радостно и торжественно. Мариньи обвиняется в колдовстве. Показания против него дает родной брат.
Через несколько дней его везут на виселицу Монфокон.
За усовершенствованием виселицы недавно надзирал сам Ногаре. Она выросла вверх, теперь в ней насчитывается целых шестнадцать каменных опор, между которыми расположены деревянные поперечины – «виселичные вилы». На них висят тремя рядами, друг над другом, облепленные мухами казненные, на которых пируют вороны.
Мариньи в рубахе до пят ведут к подножию виселицы.
Ему бьет в нос невыносимый запах разлагающихся трупов и испражнений. У свежих повешенных вывалены черные языки. Но внимание осужденного привлекает другая подробность.
Под ногами одного из повешенных он замечает редкостный цветок, мандрагору, и не удерживается от улыбки. Существует легенда, что этот цветок вырастает там, где земля удобрена мужской спермой.
Сперма – свидетельство эрекции, эрекция – удовольствия.
Столь неуместная в этот трагический момент мысль помогает Мариньи хоть немного успокоиться.
Возможно ли, чтобы сквозь боль от удушения пробилось наслаждение?
Этот сиреневый цветок в столь зловещем месте кажется ему символом надежды.
Его заставляют лезть вверх по лестнице, в верхний ряд.
Они хотят, чтобы моя смерть послужила примером.
Рокочет барабан, палач накидывает ему на шею петлю и начинает ее затягивать.
Я должен как можно дольше улыбаться. Не хочу радовать их гримасой боли, лучше пусть мой восставший член послужит дерзким вызовом!
Я должен прийти в то же радостное состояние приятия и радости, в которое впали Клотильда и Эврар, умершие на вершине любовного слияния.
Барабанный рокот прекращается, воцаряется тишина, нарушаемая вороньим карканьем. Он слышит биение своего сердца, закрывает глаза и видит ангела.
Святая Мелисса!
– Мужайся, Ангерран. Тебя ждут мгновения боли, зато с тобой буду я.
– Помоги мне!
– Я ничего не могу для тебя сделать, материя мне неподвластна. Но у меня есть к тебе вопрос. Ты оставил пророчество в библиотеке?
– Да.
– Знаешь ли ты, куда отвезут выжившие тамплиеры ту копию, которую ты им вручил?
– В Шотландию.
Палач сталкивает Ангеррана в пустоту. Веревка натягивается, петля сдавливает горло. Ноги болтаются в воздухе, не находя опоры. Пенька режет кожу. Он задыхается.
Прежде чем потерять сознание, он успевает подумать:
Хочу возродиться в человеке, связанном с пророчеством.
Мелисса открывает глаза и принимается чихать. Приступу чиха нет конца. Отец дает ей стакан воды.
Ей удается отдышаться.
– Теперь я знаю, почему у меня такое слабое горло, откуда это вечное чихание. Я принимала это за аллергию на загрязненный воздух, а оказывается, это нечто совсем другое…
Она изумленно мотает головой, потом облегченно переводит дух – радуется, что уже не там. Сжав кулаки, она говорит:
– Меня предал брат, Жан де Мариньи. Предал после всего, что я для него сделала!
Израильская пара поражена: на протяжении всего сеанса Мелисса в подробностях описывала то, что переживала.
– Скажу начистоту: у меня нет слов! – признается Оделия. – Если это не реальность, то отменно талантливо сыграно! Поклянитесь, что не разыграли здесь перед нами маленький спектакль!
– До чего тяжело, должно быть, пережить такое! – сочувствует Менелик.
Мелисса еще раз чихает. Александр смотрит на часы.
– Ибрагим будет здесь с минуты на минуту. Нас ждут библии двенадцатого века.
Ибрагим не перестает бурчать и сетовать, что его потревожили из-за чепухи, но все равно внушает всем симпатию. Александр, знающий его как облупленного, от души его благодарит.
В зале специального хранения на четвертом этаже Ибрагим берет толстенный каталог, слюнит палец, листает страницы и сообщает:
– У нас 245 инкунабул. Идемте в охраняемую зону, они там.
Шагая по коридорам университета, Ибрагим объясняет:
– Знаете ли вы, что первый во Франции типографский станок установили в 1470 году именно в Сорбонне? Для меня подвижные буквы Гутенберга – величайшее изобретение всех времен, подлинное начало Ренессанса.
– К этому времени печатное дело уже существовало в Корее и в Китае, – напоминает Рене.
– Не мешай ему, пусть продолжает, – просит Александр.
– Библии были на пергаменте, на латыни. С XV века переводы Писания на народные языки стали печатать на бумаге. Эти книги гораздо дешевле старинных кодексов.
– На бумаге? – удивляется Оделия. – Погодите, как вообще появилась бумага?
Менелик, желая произвести впечатление на жену, объясняет:
– Это все китайцы. Министр сельского хозяйства Цай Лунь задержался в 105 году у осиного гнезда и вдруг подумал, что, растерев древесные волокна в пульпу, можно получить тонкий прочный материал для письма.
Ибрагим, тоже интересующийся этой темой, добавляет:
– Гораздо позже, в 751 году, китайцы, побежденные арабами, открыли им секрет изготовления бумаги. Арабы привезли его в Кордову. Впоследствии печатная книга получила широкое распространение. Люди перестали нуждаться в посредничестве священников, чтобы изучать священные тексты, достаточно было научиться читать.
Вот и нужный отдел, охраняемая часть библиотеки. Туда ведет бронированная дверь со сложным замком. Ибрагим достает из жилетного кармана причудливого вида ключ и отпирает дверь. За ней тянется помещение с полками до потолка, забитыми старинными книгами. Некоторые хранятся за стеклом, в шкафах с контролируемой температурой и влажностью.
– На обложке – красивой, тщательно выделанной – написано «БИБЛИЯ», ниже – «КНИГА БЫТИЯ», – вспоминает Мелисса.
– Вы воображаете, что этого мне хватит, чтобы ее найти? – усмехается пожилой библиотекарь и без паузы предлагает: – Сейчас я вам покажу старейшие Библии.
Он приносит и кладет на столик первую. Мелисса тянется к ней, но Ибрагим ее останавливает.
– Главное – не трогать! Вы даже не представляете, какие они хрупкие. Влага с кончиков ваших пальцев может повредить пергамент. Я уж не говорю о бактериях в вашем поту – они для него смертельны. Один я умею с ними обращаться. Довольствуйтесь этим.
Он аккуратно натягивает белые нитяные перчатки.
– Первые двадцать четыре страницы – Священное Писание, – продолжает вспоминать Мелисса. – Пророчество начиналось с двадцать пятой.
Ибрагим медленно переворачивает страницы. Убедившись, что эта рукопись не годится, он возвращает ее на место и приносит другую.
В первых пятнадцати экземплярах
