Такого оборота Питер не ждал.
— Не будь дурой, — резко перебил он. — Если я вернусь, я и сам приму это зелье. А если не вернулся, если в такое время ты осталась одна, значит, я уже мертвый. Пошевели наконец мозгами, сообрази. Это будет значить — я уже мертвый.
Мэри молча, сердито смотрела на него в упор.
— Подумай лучше вот о чем. Вдруг Дженнифер проживет дольше тебя. — Питер поднял первую из красных коробочек. — Ты можешь выбросить это в мусорное ведро. Можешь сопротивляться болезни изо всех сил, до самой смерти. А Дженнифер будет еще жива. Представь-ка себе, она живет еще несколько дней, лежит в кроватке, вся перепачканная, и захлебывается рвотой, и плачет, а ты лежишь рядом на полу мертвая, и некому ей помочь. В конце концов, ясное дело, она умрет. Хочешь для нее такой смерти? А вот я не хочу. — Он отвернулся. — Подумай-ка об этом и не будь такой бестолковой дурехой.
Мэри молчала. На мгновенье Питеру показалось — сейчас она упадет, но он был так зол, что не подошел ее поддержать.
— Пора тебе проявить хоть на грош мужества и посмотреть правде в глаза, — сказал он.
Мэри повернулась и выбежала вон, почти сразу до него донеслись из спальни ее рыдания. Но он не пошел к ней. Он налил себе виски с содовой, вышел на веранду, опустился в шезлонг и сидел, глядя на море. Черт побери женщин, живут, укрытые от суровой действительности, в своем воображаемом розовом мирке! Будь они способны посмотреть правде в глаза, они были бы опорой мужчине, верной, надежной опорой. А когда жена цепляется за свой воображаемый мирок, она просто жернов на мужниной шее.
Около полуночи, после третьей порции виски, Питер пошел в дом, в спальню. Мэри лежит в постели, свет погашен… боясь ее разбудить, Питер разделся в темноте. Мэри лежала к нему спиной; он отвернулся от нее и уснул, виски помогло. А среди ночи, часа в два, проснулся и услышал рядом ее всхлипывания. Питер протянул руку, утешая. Все еще всхлипывая, она повернулась к нему.
— Прости, Питер, я была такая дура.
О красных коробочках больше не говорили, но наутро Питер положил их в домашнюю аптечку в ванной, засунул поглубже — они не слишком бросались в глаза, но Мэри никак не могла вовсе их не заметить. И к каждой приложил записку с объяснением, что это бутафория, но вот где и как можно будет получить настоящую. И каждую записку закончил несколькими словами, полными любви, ведь очень возможно, что она их прочтет, когда его уже не будет в живых.
Настал март, а все еще держались по-летнему погожие славные деньки. Из команды «Скорпиона» больше никто не заболел корью, переоборудование лодки подвигалось быстро — у механиков верфи, в сущности, не было другой работы. Питер Холмс спилил еще одно дерево, разделал на дрова, сложил их так, чтобы к зиме высохли и годились в печку, и принялся корчевать пни, готовя землю под огород.
Джон Осборн завел свой «феррари» и выехал на дорогу. В эти дни автомобильная езда не запрещалась. Не всякий мог разжиться бензином, ведь считалось, что горючего в стране нет; запасы, хранившиеся для больниц и врачей, уже истощились. Однако на дорогах изредка еще могла промелькнуть случайная машина. Когда с горючим стало туго, каждый владелец автомобиля постарался припрятать у себя в гараже или в каком-нибудь укромном местечке канистру-другую, и если уж доходило до крайности, черпал из этих запасов. Появление Осборнова «феррари» на дороге не требовало вмешательства полиции, даже когда нога его скользила на непривычной педали акселератора и посреди города, на Берк-стрит он вдруг включал вторую скорость — восемьдесят пять миль в час. Если при этом он кого-нибудь не задавит, не станет полиция придираться к такой мелочи.
И он никого не задавил, но перепугался изрядно. В округе Саут Джипсленд, близ городка Турадин находился автодром некоего клуба гонщиков-любителей. Это была широкая асфальтированная дорога, которая никуда не вела — в частных владениях, недоступная для посторонней публики. Был на ней один участок, прямой как стрела, и немало крутых изгибов и поворотов. Изредка и теперь еще здесь устраивались гонки, почти без зрителей — им не на чем было сюда добираться. Где азартные любители гонок брали горючее, оставалось тщательно хранимым секретом, вернее, множеством секретов, похоже, у каждого был свой тайник; Джон Осборн припрятал в огороде у своей матери восемь канистр первоклассного горючего для гоночных машин.
Джон Осборн ездил на автодром на «феррари» несколько раз — сначала тренироваться, а потом и участвовал в гонках, но только в гонках на короткие расстояния: экономил горючее. Эта машина прибавила смысл его существованию. Прежде он вел жизнь ученого, человека, который обдумывает свои теории в стенах кабинета или, в лучшем случае, в лаборатории. Действовать ему не приходилось. Он не привык, рисковать, не встречался с опасностью, и оттого жизнь его была бедной, неполной. Когда его призвали к научной работе на подводной лодке, он был радостно взволнован нежданным поворотом житейской колеи, однако втайне отчаянно боялся каждого погружения. Во время похода на север ему удалось владеть собой и выполнять свои обязанности, почти не выказывая нервного напряжения, но о предстоящем плаванье — почти месяц под водой! — он не мог думать без ужаса.
С покупкой «феррари» все стало по-другому. Вести такую машину — это всякий раз захватывало. На первых порах водитель он был неважный. Разгонялся на прямой дороге примерно до ста пятидесяти миль в час, а надежно сбросить скорость перед поворотом не удавалось. Поначалу при каждом повороте он ставил на карту жизнь, дважды машину заносило, и он оказывался на поросшей травой обочине, дрожащий, бледный, вне себя от стыда, — надо ж так варварски обращаться с машиной! После каждого короткого пробега или тренировки он понимал, сколько наделал ошибок, такое повторять нельзя, ведь он лишь чудом остался жив.
Острота этих ощущений увлекала его, поглощая все мысли, даже предстоящий рейс «Скорпиона» больше не страшил. Никакая опасность не сравнится с теми, с какими играет он на своей гоночной машине. Это плаванье стало казаться лишь нудной работой, придется на нее угробить долю драгоценного времени, а затем он вернется в Мельбурн и оставшиеся три месяца, до самого конца, посвятит автомобильным гонкам.
Как все остальные гонщики, он немало времени тратил на поиски еще припрятанных кое-где запасов горючего.
Сэр Дэвид Хартмен провел совещание, как это было загодя условлено. На совещание отправился Дуайт Тауэрс, капитан «Скорпиона», и взял с собой офицера связи Холмса. И еще специалиста по радио и электронике лейтенанта Сандерстрома, ведь почти наверняка речь зайдет о радиосигналах из Сиэтла. От ученых присутствовали директор НОНПИ и Джон Осборн, был здесь комендант порта с помощником, и наконец, один из секретарей премьер-министра.
