Прежде чем пасть лифта распахнулась, раздался мягкий и еле слышный звонок. Мы сидели напротив дверей: Максим Павлович на диванчике, мы с Маусом — в креслах.
Кабина разверзлась, явив свои сверкающие недра, и я подумал, что каждый день ездил в ней, воспринимая ее исключительно как служебный лифт и не думая, что он может вести в личные покои Флейтиста.
Лена была не одна. Вместе с ней вошли еще трое. В одном из ее спутников я узнал начальника Патронажного отдела, третьим был худощавый мужчина средних лет с роскошной белой шевелюрой. Его я видел на той памятной даче, но лишь краем глаза. Видимо, кто-то из Старших Хранителей, возглавляет отдел или региональный департамент.
Они появились в гробовом молчании, беззвучно вышли из лифта и замерли, дожидаясь, когда кабина сомкнет челюсти и унесется куда-то вниз (на уровне VIP-этажа она никогда не оставалась, видимо, тут было иное средство экстренной эвакуации). Максим Павлович опустил свою чашку на блюдечко и аккуратно поднялся.
Делал он это медленно, по-стариковски. Мы успели отложить чаепитие, подняться следом и даже переглянуться. Во взгляде Мауса я прочел «Началось!». Кажется, предстоит нечто грандиозное.
Не суд ли над предателем Ковылевым-Демидовым? Решили не тратить время на Мраморный зал?.
Максим Павлович стоял напротив своих визитеров, мы — за его спиной. Явившаяся троица застыла у лифта, причем Лена стояла посередине. От этого они походили на скульптуру героев-партизанов со станции Измайловский Парк.
Тишина была столь гнетущей, что даже тихий гул от компьютера слился с ней, растворившись в общем безмолвии. Два полюса. И вот-вот проскочит заряд…
— Главный Хранитель, — Лена почтительно склонила голову. — Спешим уведомить тебя, что месть «Струны» свершилась. Враги, поднявшие руку на наших людей, мертвы.
— Принимаю твои слова, Хранитель Порядка. — Лицо Флейтиста неожиданно изменилось. Я видел его лишь со стороны, но сразу понял, что теперь это именно Флейтист, а не Максим Павлович. Пришло время официального ритуала.
Действительно, началось.
— Мы не можем пока сказать точно — все ли враги мертвы и стоит ли ждать какой-то иной угрозы. Но время не терпит и потому мы должны действовать. Наши люди на улицах города готовы обеспечить безопасность… — она оборвалась, смутилась на миг, из Хранителя Порядка сделавшись самой обычной Леной. — Безопасность Восхождения.
Флейтист склонил голову, будто задумался о чем-то важном, вгляделся в замысловатые узоры ковра, затем быстро кивнул и снова поднял глаза:
— Вы нашли достойную замену?
Его взгляд остановился сначала на худощавом, затем на главвоспитателе, ну а потом и на Лене. Все трое явно смутились, и я понял: что-то не клеится у «Струны».
— Нет, Главный Хранитель, мы никого не нашли.
Восхождение, о котором когда-то мельком рассказывал Маус, Юрик, оказавшийся не столь простым, как это гляделось со стороны, его огненная смерть, отсутствие Сменяющего…
«Вы нашли достойную замену?»
«Нет, Главный Хранитель».
Такое попросту немыслимо. Что будет, если «Струна» не прибегнет к своему ежегодному ритуалу? Они не могли не подстраховаться на такой случай.
«Вы нашли достойную замену?»
— Что ж, — вздохнул Максим Павлович. — Если все так повернулось… Лена, говори ты. У тебя это лучше получится.
И сразу же внутри у меня стало холодно и пусто. Сердце прерывисто колотилось, но ниточку, на которой оно держалось, уже обрезали, и я сам не понимал, как оно не провалилось ниже пола — туда, вглубь, в мраморный ужас. Сейчас она произнесет — и я, кажется, знаю, что.
— Костя, — тихо и как-то слишком уж спокойно сказала она. — Костя, ты только, пожалуйста, не волнуйся. Ты послушай. Ты сейчас поймешь, почему мы не могли сказать тебе об этом раньше. Мы попросту боялись, что ты не обрадуешься этому… и не захочешь… — она вздохнула и закрыла лицо руками, точно повествуя мужу о пламенной страсти к бывшему однокласснику. — Ты знаешь, кто такой Сменяющий?
— Да, — сказалось как-то само.
Кажется, этим я избавил их от лишних разъяснений.
— Тогда лучше. А тебе известно, что стать им может не каждый, далеко не каждый? — Она печально улыбнулась. — Фактически, на данный момент в «Струне» есть лишь один такой человек…
— Я.
— Да, Костя, ты. Ты единственный, кто способен заменить Юру Осоргина, ты единственный, кто способен стать Сменяющим и тебе, как присягнувшему Высокой Струне, придется сделать это.
В комнате стало удивительно тихо. Я, стараясь не глядеть на Флейтиста, повернулся к окну — и встретился взглядом с Маусом. Хакер был потрясен. Выходит, он снова чисто случайно попал на секретное совещание и коснулся великих тайн. Или все-таки не чисто и не случайно?
Впрочем, всё это явно не тянуло на тайну. Я — заместитель Главного Хранителя?! Даже не смешно. Какая-то дурацкая шутка, начавшаяся на Лунном поле, протянувшаяся цепочкой клякс…и в итоге вместо предназначенных мне «нижних Тональностей» принесшая меня сюда.
Заместитель Флейтиста? Я, Костя то ли Демидов, то ли уже совсем Ковылев. Что скажет Димка?
— Когда вы узнали? — вяло спросил я.
— Давно, — призналась Лена. — Еще там, в Мухинске. Потому и позвали тебя в Столицу.
Я молча кивнул. Говорить не хотелось. Понимание наваливалось на меня словно тяжелая медвежья шуба — какие носили бояре, если, конечно, не врут учебники истории.
— Накануне я прочла твое личное дело. А там отмечено, как удивительно вспыхнула Струна в день твоего первого Восхождения. Это явный знак, тут ни с чем не перепутаешь, Она выбрала тебя…
Я смотрел мимо Мауса — туда, где первые солнечные лучи уже облизали стены домов. «Утро красит нежным цветом»… Крыши, шпили, трубы… Родной и в то же время такой далекий мне город. Город, который не создал «Струны», но смог ее изменить. Изменить почти что до неузнаваемости.
— Мы просмотрели дела всех наших людей, которые… Ну, в общем, тех, чьи Восхождения чем-то отличались. Ты — единственный.
— Что, совсем? — я по-прежнему не верил. Неужели никто из нескольких тысяч «людей Струны» не был отмечен подобным знаком? И лишь я, не то перебежчик, не то резидент… а вернее всего, канатоходец… Шаг вправо, шаг влево… «Чуть правее наклон — и его не спасти…»
— Именно. И дело не только в яркости Струны. Важен и ты сам. То, что в тебе есть. Ведь случись что, и…
Я отвернулся от окна, оглядел собравшихся. Время, что я отмерил себе на успокоение нервов, истекло. Сердце, впрочем, колотилось все так же быстро, но это уже ничего не значило.
