Они молча ждали моих слов. Будто у меня есть выбор.
— Что нужно делать?
— Ничего, Константин, — заговорил Максим Павлович. — Вы не должны будете делать ровным счетом ничего. Сегодня вечером я отправлюсь к Высокой Струне. А вы просто пойдете со мной. Все будет как обычно. Просто коснуться Ее придется лишь мне. Если Она уличит меня в чем-то, я покину нашу Тональность, Вы же заступите на мое место.
— Каким образом? — не понял я.
Флейтист только руками развел:
— Просто вся сила, которой раньше владел я, сразу перельется в Вас. И вы займете место Главного Хранителя.
— Но ничего подобного, сами понимаете, не случалось, — заметил худощавый спутник Лены. — И вряд ли случится теперь…
Лена с главвоспитателем одновременно кивнули.
Я перевел взгляд на часы, висевшие над кабинкой лифта. Восемь утра. Они сказали, что Восхождение начнется вечером. Еще очень не скоро. Время есть, совершенно бесполезное, тягучее время.
— Разумеется, никуда отсюда уходить нельзя, — добавила Лена. — Знаете, если уж быть совсем честной, я пока ни в чем не уверена. Мы схватили двоих главарей этих отморозков. Пришлось расконсервировать лучших наших следаков, — она как-то странно покосилась на главвопитателя. — Бандюги, естественно, давным-давно говорят, и говорят, конечно же, правду. Но вот всю ли? Это надо будет проверить.
— Куда нам идти? — усмехнулся Максим Павлович. — Мы уже, можно сказать, пришли. В самом широком философском смысле.
— Это верно, — кивнул я. — Но время, значит, есть?
— Времени полно, — подтвердила Лена. — Целый день, почитай вечность…
Похожая на любимое орудие графа Цепеша, целилась в небо Стела Победы. Солнце, коснувшись ее верхушки, уверенно сползало к недалекому уже горизонту. Западный ветер, смирный внизу, здесь, на высоте, обретал силу и наглость — и наотмашь лупил мне в лицо. Я сидел спиной к бетонной надстройке возле шпиля и смотрел на город.
Чуть левее гудел проспект, под завязку забитый сейчас машинами. Тот самый проспект, где еще совсем недавно перевернулся тяжелый джип с бронированными стеклами… Автомобили текли к центру города, исчезая за Бородинским мостом. Другие, наоборот, спешили как можно скорее прочь, мимо Парка Победы, дальше к окраине переползая с проспекта на Можайское шоссе.
Где-то там, далеко за горизонтом остался приют «Березки», обезглавленный и застывший от ужаса в ожидании своей новой судьбы. Что с ними будет? Начнут бегать, как из обычного интерната? Нет, это вряд ли. «Струна» свое дело знает. Не бегает же никто из «Веги»… Пришлют другого смотрителя… честность и преданность делу гарантированы ежегодным Восхождением… а остальное как получится. Во всяком случае, как у Юрика, уже не будет.
Юрик… У меня и в мыслях не было, что это ты… Что именно ты стоял рядом с Флейтистом, когда он создавал «структуру». Во зло ли, во благо ли? Как там сказал странный мальчик из недавнего сна? Не помню… А вот в «Столичном обзоре» пишут: «Экстремистская организация религиозно-политического толка, берущая на себя права законных органов государственной власти…»
Да уж во всяком случае «Струна» была бы для страны лучшей властью, чем эта, нынешняя… Да, есть Мраморный зал, есть Лунное поле… Не вычеркнуть, да и не надо. Но что моя искалеченная судьба в сравнении с десятками тысяч попавших под бездушный каток государственной машины? Флейтист порой ошибается, он ведь тоже человек, но он не страдающий болезнью Альцгеймера Верховный Главнокомандующий, с очередного перепоя развязавший Дальнегорскую кампанию.
Выходит, «Струна» действительно милосердна — особенно когда есть с чем сравнивать.
Я поймал себя на мысли, что думаю обо всем этом как о вещах посторонних. Точно я укутался пледом, прихлебываю чай с лимоном и с интересом читаю новый роман Зарова. Кстати, не так давно Лена обмолвилась, что решено создать новый отдел — литературного контроля. Бороться с засильем жестокости и цинизма в книгах для детей и подростков. Этакая теневая цензура. А ведь многим моим любимым писателям не поздоровится, если заправлять там будут люди, подобные Стоговой или Валуеву…
А хорошо бы всё, случившееся со мной за последний год, и впрямь оказалось чьим-то романом. И вот дочитана последняя страница, поставлена на полку книжка — и надо составлять планы уроков на завтра, печатать индивидуальные задания на карточках, и не забыть позвонить Ларисе, договориться насчет субботы…
Нет, этот старый мир я уже не верну. Даже если не станет «Струны», если оборвутся все видимые и невидимые связи, если я снова вернусь домой, а Димка к своим родителям — останется слишком многое. Лунное поле — это ладно, это лирика, но перевернутый джип… странный и молчаливый человек с громким саксонским прозвищем Сайфер… Женька, танцующий под пулями свихнувшегося офицера КПН…
Они уже со мной, во мне. Они уже не «Струна», они — часть меня. Возможно, не столь большая. Но если — вырвать — изойдешь кровью и болью.
Зачем я пойду туда, вниз? Только чтобы не услышать «Предатель» и не заработать выстрел в спину? Нет, это не главное. Тогда, в Мухинске, мне просто очень не хотелось умирать. Как и любому загнанному зверю. Теперь у меня есть нечто более ценное, то, ради чего надо жить.
Машины внизу были медлительны, точно сонные рыбы в аквариуме. Отсюда казалось, будто они аккуратно, беззвучно ползут по проезжим частям. Точно так же тащилась по серой глади реки какая-то захудалая баржа. Городские морские трамвайчики не заходят дальше Юго-восточного вокзала. Здесь царство частных посудин, транспортных барж и усталого старика-чистильщика, выбирающего со дна реки целый музей пестрой столичной жизни.
Справа, за рекой, лезут вверх строительные дебри. Молодой, но бойкий капитал возводит свои хоромы. Он на одном берегу, «Струна» на другом…
Мыльница вдруг зазвонила.
— Да?
— Константин Антонович, это я.
— Да, Дим, — я аж привстал. — Ты где? Что случилось?
— Все нормально, — сказал он. — Я просто звоню вас проверить. Вы так давно не связывались со мной. Целый день. Я и решил…
Дурак. Какой же я дурак! Разнервничался, размяк и напрочь забыл о главном, о том, ради чего все и делается. О Димке. Целый день, с самого утра, с того момента, когда Лена сообщила мне о моей новой миссии. Неожиданно и быстро…
Я хотел успокоиться чем-нибудь крепким, но Максим Павлович сего намерения не одобрил. Струне все равно, я помнил это еще по первому Восхождению, когда явился к ней, мягко говоря, «подготовленным». Но сейчас я пойду не один.
