Глава 2
Крутой поворот
25 декабря 1929 года, нейтральная территория Водская Падь, Вольный город Ландскрона
В конце концов, как это уже случалось раньше, Грету занесло, и она едва успела позвать на помощь. Позвала Карла, хотя могла бы — для разнообразия, — обратиться к Марку. Однако Марка Грета, похоже, по-прежнему побаивалась, а вот с Карлом чувствовала себя вполне комфортно.
— Иди! — приказал он ей, оглядев «поле боя». — Иди, Грета! И не высовывайся пока. Отдыхай!
«Отдыхай…»
Ну, что ж, так распотрошить цинского офицера — большого умения не надо. Одной старательностью можно обойтись, но Грета, очень может быть, себя не контролировала. Вернее, не вполне контролировала. Пошла бы в разнос, просто порвала бы мужика на тряпки, а так — да. Потрудилась, устала, но убила все-таки не сразу, и умучила не без пользы. Однако теперь ей следовало отдохнуть, а то потянет на кровь — не остановишь. А Ландскроне еще один серийный убийца никак не нужен. Он никому не нужен. Даже Карлу, который вполне мог представить себя в роли нового Джека Потрошителя. Забавно, наверное, но бессмысленно. А Карл неразумных действий стремился не совершать. И другим не позволял. Грете, например.
Он прошелся по гостиной, разглядывая с умеренным интересом тела и разбросанные вещи. Собрал портмоне и документы, просмотрел и отложил до времени. Осмотрел оружие, но ничего ценного не нашел. Интересные вещи, впрочем, обнаружились в черном кожаном футляре от гавота. Хороший футляр. Дорогой. Отменная работа, шлифованная кожа, серебро. А внутри коллекция отмычек, набор механика-универсала для работы со сложными, но малогабаритными машинами, и небольшая, но впечатляющая коллекция пыточного инструмента, включая шприцы и весьма продвинутую допросную химию.
«Недурно!» — Карл добавил найденные в гостиной документы и портмоне и закрыл футляр. Его он предполагал забрать с собой. А пока следовало исследовать спальню. Цинцы люди практичные и таскают с собой массу полезных и «необходимых в хозяйстве» вещей. К тому же они патологически влюблены в вычурную технику, и Карл прикинул, что вполне может найти здесь несколько особо впечатляющих экспонатов для их общего с Марком и Гретой музея. И, разумеется, не ошибся.
В спальне Карл нашел футляр с гогглами венецианской работы. Бронзовые, покрытые тонкой резьбой и накладками из черненого серебра, это были весьма замысловатые гогглы с телескопическим прицелом под левый глаз и бифокалом под правый, позволявшим исследовать отпечатки пальцев и рассматривать микроскопические детали наподобие часовых.
«Хорошая вещь!» — уважительно кивнул Карл и спрятал оптический прибор в карман.
Следующей находкой оказался трехлинейный офицерский револьвер-трансформер системы Карнбах-Пластун. Сейчас он был в сборке с кургузым смешным стволиком для скрытого ношения. Из такого недомерка да еще со спецпатроном под ослабленный пороховой заряд стрелять можно только в упор или по неподвижной цели. Самое то для действий в помещениях. Другое дело «винтовочный» восьмигранный ствол длиной в аршин, спрятанный в рукоять зонта. Вот в комплекте с ним — да еще с развернутым на максимум телескопическим прицелом в гогглах — стрелять из Карнбаха можно и на триста сажен. Но и патрон для такой стрельбы требуется усиленный.
Карл повертел оружие в руках, прикинул, как стал бы сбивать из «пластуна» подвижную низко летящую цель — решив, между делом, что фламандская подкалиберная пуля с сердечником из деплеталя подошла бы для этого, как нельзя лучше, — и совсем было вознамерился собрать карабин, но вовремя сообразил, что порыв неуместен. Время позднее. Снаружи, наверняка, уже светает, а в «Королеве Роз» следы ужасающей резни. Оставаться и далее в этом вертепе — верх легкомыслия. Как всегда, главное — понять «суть происходящего», остальное — дело техники. Для человека, напрочь лишенного чувства самосохранения, Карл на редкость хорошо научился выживать. Отсутствие страха он заменял здравым смыслом и логикой. Получалось неплохо. Так случилось и на этот раз. Сообразил, что к чему, оценил риски, начал действовать.
Карл быстро, но систематически затер следы и отпечатки пальцев Греты, да и за собой прибрал тоже. Переоделся в один из костюмов покойного господина Коноплева, оказавшийся ему почти впору, и в его же уличные ботинки, и, бросив свою забрызганную кровью одежду в камин, вышел из «Королевы Роз», прихватив с собой футляр для фагота, длинный зонт и небольшой саквояж светлой кожи.
«Пожалуй, — думал он, поскрипывая снегом в направлении станции надземки, — можно будет сделать для цинских трофеев отдельную витрину».
2. Дарья Дмитриевна Телегина
Остаток ночи она провела в суомском готеле «Гоглант». Не спала, разумеется. Куда там — спать! Взяла номер с ванной — благо, в поясном кошельке «завалялось» триста рублей золотом, — села в горячую воду, «набулькала» полстакана старки и выпила залпом.
«Как парное молоко…»
Или, как нарзан.
Выпила, не чувствуя, что пьет, взглянула с удивлением на пустой стакан.
— Ну, надо же!
Пятидесятиградусный алкоголь не забирал. Даже не пронял, как следует.
«В десять на Фурштатской…»
Тем не менее, налила еще полстакана и вдруг вспомнила, как Грета вырвала Кириллу верхнюю губу.
«Ужас какой!»
И в самом деле, ужас. Но и то, что случилось с ней за считанные минуты до этого, тоже ведь не «блядки на сеновале». Опоздай Грета хоть ненадолго, и, возможно, не сидела бы Дарья сейчас в горячей воде. В смысле, не смогла бы в ней сидеть.
«А если бы ее и вовсе рядом не оказалось? Если бы они вообще не встретились, тогда что?!»
Вот это уже был настоящий ужас. И не просто «ужас, ужас, ужас, ужас!», как в старом анекдоте про шлюх, а подлинный, забирающий человека целиком и полностью — кромешный ужас. Воображение-то у Дарьи было о-го-го какое! Всем бы такое! Но не в данном случае. Представив последствия своей опрометчивости, Дарья опрокинула в рот и вторую порцию старки. Но и та прошла, на удивление, нечувствительно. Так что о факте «опрокидывания» Дарья узнала, что называется, постфактум, отставив стакан в сторону, чтобы закурить.
— Н-да…
Руки тряслись, — но явно не с перепоя, — в ушах стоял гул, однако голова не кружилась, и перед глазами не плыло.
«Вот же дура! А еще штаб-офицер!»
Получалось, ума у нее было ровно столько, сколько нужно, чтобы математикой заниматься. На все остальное даже обыкновенной предусмотрительности не нашлось.
