А на улице было так прохладно… и даже городской воздух пах осенью и жизнью. Я слушал хриплые вздохи умирающего дома и вспоминал своего нового приятеля с боксерским носом. Я не сомневался, что пожар — его рук дело. Похоже, он действительно оклемался. И теперь наша встреча была совершенно необходима.
Этим же вечером я пришел к Крохе. Все минусы моего совместного проживания под одной крышей с людьми сгорели вместе с домом. Я начинал новую жизнь, и только дьяволенок в моей душе, казалось, был недоволен. Но я проигнорировал его желания. Тогда мне это еще удавалось.
— Вы не передумали насчет приглашения? — спросил я.
Марат задумчиво смотрел на меня через порог. Долго смотрел, почти минуту. К концу этой минуты у меня возникло искушение встряхнуть его как следует.
Потом дверь широко распахнулась.
— Нет, не передумали.
Я шагнул внутрь.
— Ты будешь жить в комнате Крохи, там есть вторая кровать. Он так захотел, — сообщил Марат. Защелкнул замок, порылся в коробке на обувной полке и выудил оттуда ключ. — Пожалуйста, не выбивай больше дверь. Сам будешь ремонтировать. А где твои вещи?
Вещи? У меня не было вещей. Только то, что на мне. Когда отец выгнал меня из дома, я как-то не задумывался над такими пустяками, как сменная рубашка или запасные носки. Черт, у меня ведь даже ножа с собой не было. В лесу он как-то не нужен, кого мне там бояться? А в городе… про город я совсем не думал, пока не попал сюда.
— У меня нет вещей.
— О, извини, глупый вопрос, конечно.
Он был очень вежлив. Очень. Людская вежливость не вызывала у меня доверия.
— Мы собираемся ужинать, — деловито продолжал Марат. — Присоединяйся. Только тебе, пожалуй, не помешает сначала зайти в ванну. Ты весь в саже…
Я-то знал это лучше него. В конце концов это я, а не он, еще полчаса назад выбирался из горящего дома.
— Полотенце на крючке, мыло в мыльнице. Одежду брось в корзину. Пока моешься, я найду тебе чистую.
Горячие струи обволакивали тело, смывая с него пот, копоть и усталость. Мысли неслись вскачь, и не хотелось думать ни о чем, кроме блаженного ощущения чистоты — если не души, то хотя бы тела. Закрывая воду, я чувствовал себя героем сказки про Сивку-бурку. В одно ухо лошади влезал грязный, неотесанный землепашец, из другого вылезал чистый и образованный царевич. И не важно, что спортивные штаны «царевича» оказались несколько поношенными и чужими… Нечистым трубочистам стыд и срам! Испытываемое мною глубокое удовлетворение было бы, пожалуй, непонятно только племенам Крайнего Севера. Насколько я знаю, они-то привыкли мыться два раза в год.
Я прошел на кухню, на ходу натягивая футболку. Где-то за спиной хлопнула входная дверь.
— Привет, — сказал Андрей. Он сидел у окна на том самом месте, которое раньше облюбовал я. — Оба на! Что это с твоими волосами?
Я непонимающе взглянул на него, ощупал мокрую голову.
— С волосами? Подстричься надо, наверное.
— Да нет, я не об этом… Они же седые! Сколько тебе лет, Ной?
Передо мной, как по волшебству, появились тарелка с супом и ложка. Я втянул носом воздух — пахло вкусно — и раздраженно ответил:
— Лет мне пятнадцать, а волосы не седые, а белые.
— Почему?
— Что — почему?
— Дай ему спокойно поесть, братишка, — предложил Кис, усаживаясь напротив. — Пятнадцать, говоришь? Ты выглядишь старше, гораздо старше…
Я промолчал.
— Быстро вы пришли, — заметил Марат, наливая еще одну тарелку.
— Но они же были… были другие… Темные… Ты что, покрасился? — не унимался Андрей.
— Нет, голову помыл. В вашей ванной. Ничего криминального. Можно я теперь поем?
Кис пододвинул ко мне пакет с нарезанным хлебом. Я был голоден и не нуждался в повторном приглашении.
— Вот это аппетит! — хмыкнул Андрей, с медлительностью, достойной короля, ковыряясь в своей тарелке.
Марат, не спрашивая, налил мне добавки.
— Я тоже буду, — сказал за моей спиной Кроха. — Здравствуй, Ной.
— Здравствуй, малыш. Ты хорошо выглядишь. Голова больше не болит?
— Болит, — признался Кроха. — Но она всегда болит, так что я уже привык. А почему у тебя волосы белые? Ты альбинос? Или просто седой?
М-м-м…
За все пятнадцать лет никому в поселке не пришло в голову поинтересоваться, что с моими волосами. А здесь за пятнадцать минут спрашивают уже второй раз. Отвечать не хотелось. Впрочем, Кроха, похоже, и не ждал ответа.
Он сел рядом с Андреем, оглянулся, поискал что-то глазами в темноте окна. Я знал, там не было ничего, кроме желтого диска почти полной еще луны. Он разломил надвое кусок хлеба, посыпал его солью и спокойно заметил:
— Ты будешь спать в моей комнате. Ты ведь остаешься, Ной?
Я посмотрел на Киса.
— Должен заранее предупредить: от меня будет мало проку, во всяком случае, по началу. Я люблю гулять по ночам, не учусь, не работаю, совсем не умею готовить и…
— Ты остаешься, Ной?
— Остаюсь.
По сути дела, мне просто некуда было больше идти.
Они были странными. Они приняли меня легко и дружелюбно, как будто каждый день подбирали на улице оборванных грязных мальчишек. А ведь это был не поселок, а город, и я хорошо помнил бродяг, пытавшихся согреться на колодезных люках, и людей, равнодушно проходивших мимо.
Они дали мне пищу, одежду и крышу над головой. Ничего не спрашивали, предпочитая не совать нос туда, куда не просят. Мало рассказывали о себе. Но постепенно я узнавал их все лучше — запахи, привычки, занятия. Они были разными и одинаковыми. Они устраивали шумные вечеринки без повода, заигрывали с девушками на улицах, рассказывали дурацкие анекдоты, тайком друг от друга читали порножурналы и ругались из-за очереди на компьютер. Если возникала проблема, они решали ее каждый по-своему. И они спорили до хрипоты, до кулаков, отстаивая собственное мнение. Но когда беда подступала к кому-то из них, они смыкали оборону и бились насмерть, защищая друг друга, как мать-волчица защищает своих волчат. Их суждения о жизни были уверенными, а принципы — твердыми. И вместе с тем они умели жить каждой отпущенной им минутой нового дня.
И еще они много работали, стараясь удержаться на плаву в мире, которому были не нужны. Правда, большинство их дел носило не совсем законный характер, но, если откровенно, кого из нас это волновало?
Я привыкал к ним медленно. Непохожие на меня люди, которые не стали мне друзьями. Нет, это была не дружба. Это было нечто иное, более сложное и емкое. Семья, возможно? Сами того не зная, они приручили меня, как давным-давно человек приручил лесного волка. Я был благодарен им. За что? Просто за то, что они были. Мне повезло, что я встретил их.
