– Какого черта на тебя нашло? – спрашивает Грейс.
Молли открывает глаза. Веки тяжелые. В голове гудят звуки шагов.
– Куза? – Грейс берет ее за руку.
– Все хорошо. – Молли заставляет себя не одергивать руку. – Сходи к нему. Сходи к доктору Кезарду и уговори отпустить меня домой.
– Но…
– Пожалуйста, – Молли вымученно улыбается. Поднимает голову. Целует Грейс, борясь с отвращением. – Сделай это ради меня.
– Сделать что?
– Что угодно, – Молли снова целует ее. Страстно, жадно. – Все, что он захочет, – она вглядывается в зеленые глаза Грейс, – он же мужчина, понимаешь?
Грейс напрягается. Каждый мускул. Каждый нерв.
– Он не сможет отказать, – Молли снова пытается поцеловать ее.
– Нет! – Грейс толкает ее кулаком в грудь. Молли падает на подушку.
– Ты должна! – кричит она в спину Грейс. – Должна!
Вечер. Гликен не приходит. Доктор Кезард не приходит. Даже Грейс – и та не приходит. Молли поднимается с кровати. Препараты притупляют боль. Нога нехотя подчиняется. Один шаг, другой. Молли выходит в коридор, спускается на лифте вниз, подходит к кабинету Гликена. Голоса. Такие тихие. Такие знакомые. Молли открывает дверь. Гликен и Кауфман оборачиваются. Награждают ее удивленным взглядом.
– Какого черта ты здесь делаешь?! – спрашивает она Кауфмана.
Он улыбается. Встает со стула и берет ее за руки.
– Доктор Кезард сказал, что с тобой что-то происходит? – говорит он с такой заботой, что Молли хочется блевануть ему в лицо. – И Грейс… – Кауфман смущенно опускает голову. – Что на тебя нашло, Куза?
– Куза? – Молли нервно пытается проглотить вставшую поперек горла желчь. Смотрит на Гликена. Пытается взять себя в руки. – Мне нужна Молли.
– Что?
– Мне нужна девушка, – она заставляет себя улыбнуться. Прижимает руки Кауфмана к своей груди. – Пожалуйста. Мне так сильно нужна эта девушка.
– Но… – Кауфман хлопает грязно-зелеными глазами. – Но я думал, у тебя уже есть Грейс.
– Это не то, – Молли снова смотрит на Гликена. – Я… Я просто… – она вспоминает библиотеку. Вспоминает книги. Пытается подобрать нужные слова, объяснения. Но в голове пустота. – Сделай его высшим, – сдается Молли. Чувствует, как вздрагивает Кауфман. – Это важно! – она вкладывает в эти слова все отчаяние, что накопилось. – Важно для меня. Ты должен мне верить. Умоляю тебя.
– Ты понимаешь, о чем просишь? – Кауфман вопросительно смотрит то на Молли, то на Гликена.
– Она стоит того!
– Кто?
– Молли. Молли Эш Кэрролл, – она просит Гликена показать журнал. – Она лучше всех, – Молли уже с трудом соображает, что говорит. – Лучше всех, кого я знаю. Может быть, даже лучше меня!
– Ты не в себе, – Кауфман смотрит на фотографии скульптур, сделанных Молли. – Даже, если она так хороша, как ты говоришь, то почему бы тебе самой не отправиться за ней?
– Я не могу, – Молли поднимает к поясу подол халата, показывает изуродованную ногу. – Видишь?
– Тогда можно послать Грейс.
– Нет! Только не Грейс! – Молли заставляет себя успокоиться. – Грейс все испортит, – она складывает в мольбе руки. – Это должен быть Гликен. Поверь мне. Пожалуйста.
– Я не могу. – Кауфман смотрит на фотографию Молли в глянцевом журнале.
– Можешь, – Молли старательно выдавливает из глаз слезы. – Ты ведь уже делал это, – она видит, как напрягается Кауфман. – Мы вместе делали это! Делали для тебя! Помнишь?
Молли смолкает, понимая, что последний козырь выложен на стол. Дальше остается лишь блефовать, хотя, по сути, она уже давно блефует. Врет. Притворяется. Играет, выдавая себя за женщину, которой не является. Но что остается еще?
– Ты до сих пор кое-что мне должен, – говорит Молли. – У нас все еще есть общие тайны, – она заставляет себя улыбнуться. – Ты ведь умный мальчик, не так ли? Плохой, но все-таки умный.
Слезы. Лишь однажды Дорин видел их в глазах Молли. Слышал, как она плачет дважды, но видел только один раз. В галерее, которую устроил в своей квартире Кауфман. Они шли вдоль покрытых пылью картин и статуй.
– Когда-нибудь я все это выкину, – говорил он, рассказывая истории тех, кто когда-то создал все это. – Творцы умерли, и их шедевры должны отправиться в забытье вместе с ними, уступив место для молодости и жизни, – он обернулся и подмигнул Молли. – Когда-нибудь это произойдет и с тобой.
– Вот как? – Дорин услышал в ее голосе вызов.
– Именно так, – вздохнул Кауфман. – Даже если ты станешь высшим, то это лишь отсрочит неизбежное. – Он прошел мимо картины импозантной дамы. – Не верится, что мы когда-то так одевались! Все эти кофточки и платочки, – он нетерпеливо взмахнул рукой. – Слишком много прошло времени, чтобы эти воспоминания грели!
Дорин почувствовал, как Молли берет его за руку. Холодная как лед ладонь сжимает его пальцы.
– Я не боюсь, – прошептала Молли.
– Не боишься чего? – оживился Кауфман.
– Ничего не боюсь, – она сильнее сжала пальцы Дорина, не позволив ему освободить руку.
– Вот как? – Кауфман не обернулся, и Дорин невольно поблагодарил его за это.
Пусть тайна остается тайной. Сном. Безумием. Как угодно. Но не переходит дозволенных границ. Виттори и Магда не заслужили этого. Не заслужили его безвольного предательства.
– Молли? – осторожно позвал Дорин.
Она не ответила. Лишь сильнее сжала его пальцы.
– Эш! – Дорин почувствовал, как она напряглась. Хотел попросить отпустить его руку, но, встретившись с ней взглядом, не смог.
– Скажи еще.
– Что сказать?
– Мое имя.
– Молли?
– Нет. Другое.
– Эш?
– Да…
– Дети! – засмеялся Кауфман.
Молли отпустила руку Дорина, отвернулась.
– А здесь есть картины Кузы? – спросила она Кауфмана.
– Кузы? – он как-то недовольно хмыкнул. – Зачем тебе?
– Хочу посмотреть, – она подошла к нему. Улыбнулась. – Хочу посмотреть, какой она была.
Дорин смотрел на них, чувствуя себя лишним.
– Хочу посмотреть, с чего она начинала.
– Хочешь? – Кауфман смерил ее внимательным взглядом. Снова недовольно хмыкнул. – Ну пойдем, – он положил руку на спину Молли. Чуть выше ягодиц или же на ягодицы? Дорин не смог разглядеть. Не успел.
– Ты идешь? – спросила его Молли.
– Я? – он хотел отказаться, но не смог. – Да. Прямо за вами.
– Прямо за нами, – промурлыкал Кауфман. Он наклонился к Молли и что-то шепнул на ухо. Она улыбнулась.
– Я не мешаю? – спросил их Дорин.
– Ты? – Молли обернулась. – Нет.
Они прошли мимо серии картин, на которых был изображен молодой Аваллон. Прошли мимо десятка гипсовых статуй некогда живших людей.
