— Почему бы тебе не надеть ту белую блузку с серой юбкой?
— Ладно.
Он остановился на пороге и секунду внимательно смотрел на нее. Выискивая признаки слабости, конечно же.
— Молодец, — бросил он наконец, после чего закрыл за собой дверь спальни.
Ана осталась стоять, мрачно глядя ему вслед, пока его шаги звучали в коридоре. Она была очень зла на него — и на себя. Постепенно гнев ушел, и она опустилась на пол, растянувшись прямо на голых досках. Ей казалось, что у нее разрывается сердце. Не только из-за того, что Джаспера вчера вечером захватили в плен: она горевала о том пареньке, который исчез три года тому назад, когда умер его брат, — и которого она на мгновение увидела по дороге на концерт. Теперь, наверное, он навсегда для нее потерян. Он резко изменился после несчастного случая, происшедшего с Томом. Что же с ним станет после того, как он многие часы проведет в руках жестоких похитителей-Психов?
Перед ее мысленным взором встал Джаспер — такой, каким она видела его на похоронах Тома. Болезненно-бледный, небритый. Его мрачные глаза ввалились, под ними образовались серые мешки. В конце церемонии, когда все уже разошлись, он нашел Ану, словно видел, как она незаметно вошла и спряталась в полутемном углу.
— Привет, Ариана, — сказал он. Она застыла под его ледяным взглядом, испугавшись, что он сейчас вызовет охрану и велит ее вывести. Она боялась, что не перенесет еще одного унижения после всего того, что ей пришлось вытерпеть за последние пару недель. — Так как твои дела?
Его голос был странным, стальным: казалось, об него можно порезаться. Она открыла было рот, чтобы сказать «хорошо», но тут же снова его закрыла. Ее первой мыслью было ответить так, словно этот вопрос ей задали в Коллегии! Произвести впечатление уравновешенной, спокойной, потрясенной и расстроенной в нужных пропорциях. Однако отблески боли в его глазах подвигли ее на правдивый ответ.
— Мне трудно спать, — сказала она. — Когда я закрываю глаза, то все кружится без остановки.
— Значит, не так уж хорошо, — заключил он.
Уголки его губ чуть приподнялись. Она смотрела прямо на него. Оказавшись так близко, она заметила, что его глаза расставлены шире, чем у большинства людей, а лоб оказался больше, чем ей помнилось. Она покраснела. Необрученной Чистой девушке не следовало разговаривать наедине с Чистым мужчиной, пусть даже в общественном месте. А в следующую секунду ее щеки запылали еще ярче. Она не Чистая! Может быть, именно поэтому он так с ней говорит?
— Ты пришла на похороны, — негромко проговорил он.
Она постаралась внешне не выдать своего недоумения. У него что, температура поднялась? Конечно, она пришла! Или, может быть, он хотел сказать, что ей не следовало приходить? Ведь ни ей, ни ее отцу не прислали уведомления о прощальной церемонии.
— Извини. — Она судорожно сглотнула. — Я просто хотела увидеть, все ли у тебя нормально.
— И каков твой вывод?
— Не так уж хорошо, — сказала она, повторяя его собственные слова.
Он почти что улыбнулся.
— Извини, что я не пришел после… ну, ты понимаешь.
Она сразу поняла, что он имеет в виду то радиомолчание, которое ее окружило после того, как Коллегия объявила результаты ее повторного анализа на Чистоту.
— Этого и следовало ожидать.
Он сочувствующе посмотрел на нее. Она нахмурилась. Она не нуждается в его жалости!
— Как идет слушание дела твоего отца? — спросил он.
— Хорошо. Его адвокаты уверены, что дело против него будет прекращено.
На данный момент обвинению не удалось найти хоть какое-то объяснение того, как ее отец мог добыть защитные коды, которые бы позволили ему проникнуть в систему Коллегии и подделать результат ее анализа. Оказывается, вводить данные легко, однако только трое членов Коллегии знали коды, позволяющие кому бы то ни было внести в файлы изменения. Похоже, обвинению не удастся доказать, что он это сделал, хотя Ана была уверена в том, что он виновен.
Джаспер сунул руки в карманы темных брюк.
— Я тут думал. — Его слова заставили воздух колебаться, словно они вылетали на огромной скорости. — Как только дела твоего отца закроют, Коллегия будет решать, что делать с тобой.
Ана поморщилась. Она это прекрасно знала, но то, как Джаспер это сказал, заставило ее почувствовать себя бездомной собакой. Но он продолжил:
— Я собираюсь сказать им: я хочу, чтобы наше обручение состоялось.
Волна жара прокатилась по ее голове, рукам, груди, ногам.
— Почему?
— Потому что я все равно хочу лучше тебя узнать.
— Но нам нельзя заключить союз! Какой в этом смысл?
— Закон не запрещает браков между Чистыми и теми, у кого нашли Большую Тройку.
Когда он произнес: «Большую Тройку», у Аны выступили слезы. Она заморгала, загоняя их обратно.
— Тебе пришлось бы уехать из Общины, — запротестовала она. — Я не могу…
Глаза у него вдруг сильно потемнели, но, наверное, это было эффектом освещения: светившее на улице солнце на мгновение ушло за облако.
— Твоя болезнь не активна, — сказал он. — Ты много лет жила в Общине без происшествий. Почему тебе не разрешат остаться?
Она воззрилась на него, как на сумасшедшего:
— Потому что моя болезнь может начаться в любую минуту. Я могу даже не заметить, что это происходит.
Пальцы ее опущенных рук начали дрожать. Она не могла определить, что заставляет ее трястись: надежда или безумие.
— К тому моменту тебе может быть шестьдесят, семьдесят, восемьдесят. Кто может поручиться, что это вообще произойдет?
— Так говорит анализ на Чистоту, — прошептала она.
Их взгляды встретились. В его глазах вспыхнул какой-то странный огонь. Не знай она, что такого просто быть не может, она решила бы, что у него начинается болезнь: маниакально-депрессивный психоз или одно из множества других нарушений, про которые ее заставлял читать отец.
— Община — твой дом, — сказал Джаспер. — Ты приняла мое предложение обручиться. Если дело против твоего отца будет закрыто, то, по-моему, тебя не должны изгонять из дома или заставлять менять планы на будущее. Почему ты должна расплачиваться за ошибку, которую допустила Коллегия?
— Ты очень расстроен, — быстро проговорила Ана. Внезапно ей отчаянно захотелось поскорее уйти от него. Ей нельзя так думать, нельзя позволить себе надеяться на то, что ее может ждать нечто иное, нежели изгнание в Город. Подхватив подол длинной юбки, она скрипучим голосом добавила: — Мне очень жаль Тома.
А потом она выбежала из зала для панихиды на теплое июньское солнце.
