Константин Ковалев - Чиканутый

В раздевалке ко мне подошел стройный светлый шатен с зачесом на бок. Ох, да это ж мастер спорта Петр Щербатенко! Знаменитый в недавнем прошлом игрок ЦДКА, затем — капитан ростовского «Динамо», а сейчас — лучший тренер в городе.

— Такого я не видал, — сказал он. — Тебя Костей зовут? Ковалев? Ну, знаешь, если ты и дальше так пойдешь, второй Хомич из тебя выйдет!

Я чуть не упал от счастья. Впрочем, при одной только здоровой ноге это было сделать нетрудно. Щербатенко сказал, что уже решено послать Виктора Понедельника, Юрия Захарова и меня весной в Москву на республиканские сборы. Для юношей. Что это такое, я плохо понимал, но радовался…

Дома, таясь от матери, я перед зеркальцем ниткой перетянул и отрезал живой лоскут на внутренней стороне губы.

Но ни на какие сборы я не поехал и вторым Хомичем не стал. Ежик Лошадиная Голова влепил мне в четвертой четверти двойку по геометрии, хотя по контрольной я получил тройку. Моей матери он объяснил, что поставил мне двойку на мою же пользу: чтобы я целое лето — и лучше с репетитором! — занимался. Иначе, мол, я провалюсь на госэкзамене в десятом классе!.. Но главное, конечно, не это, а то, что играть я стал в воротах слишком ровно: без срывов, но и без фантастических взлетов. И произошло это вот почему. Когда я отлежался и смог ходить, я, еще прихрамывая, пришел к себе на «Буревестник». Иван Ефимович посмотрел на меня с гордостью. Ребята обрадовались мне. Но когда я осторожно заглянул в заветную кладовку, все негромко засмеялись. А весы… весов там не было!..

— Где мои весы?! — громко закричал я.

— Ну, весы не твои, а государственные, — поправил меня тренер. — А кроме того, их убрали для твоей же пользы. Вон комсомолец Фирстков сигнализировал, что они, как он пронаблюдал, отрицательно влияют на ровность твоей игры. Как постоишь на них — что-то себе в голову возьмешь и после этого «бабочки» пропускаешь. Словно замечтался о девушках!

Ребята засмеялись погромче. Фирстков торжествующе таращил на меня свои круглые черные глаза. Я был поражен.

Пропали весы! И почему тренер говорит таким протокольным языком? Оказалось, что Фирсток наябедничал в райкоме о неких метафизических отношениях комсомольца Ковалева из средней мужской школы № 47 со старыми, но подозрительно ведущими себя весами. Поэтому забирать весы приехали те, кому положено, вместе с той некрасивой старой девушкой, секретарем райкома. И когда весы сдвинули с места, чтобы отнести их на грузовик, какой-то винт с шипением лопнул и словно плюнул старой девушке в лицо. Она страшно завизжала, зажмурясь. Но, как выяснилось, лицо ее совершенно не пострадало, хотя психика была некоторое время поражена. Сидя в кабинке грузовика, она (разумеется, в бессознательном состоянии) трижды громко прочитала «Отче наш», молитву, которую она, как поклялась, никогда не знала. Выслушав все это, я застонал:

— Что же вы наделали, что же вы наделали! Как же я теперь, не зная веса моей души, смогу хорошо играть в воротах? Как же я узнаю, где добро, а где зло?!

Все онемели. И только Фирсток заверещал:

— Иван Ефимович! Ребята! Да ведь он чиканутый! Помните, его в том году спартаковец по голове стукнул?

И все весело зашумели:

— Чиканутый! Чиканутый!

Иван Ефимович подивился мне, покачав головой, и, увидев, что я плачу, кивнул Фирстку светло и радостно:

— Вон из команды! Чтобы я тебя в Рабочем городке больше не видел.

И Фирсток исчез, не дожидаясь, пока его побьют ребята.