Набираю номер. Четыре гудка, соединение прерывает пятый.
– Вы на месте, а я думала, вас сегодня не будет.
– Кто это? – спрашивает доктор Роуз.
Я замолкаю, он смеется.
– Зои, я пошутил. Вы в порядке?
– Нет.
Тру лоб, будто пытаюсь разгладить складки на мятом листе бумаги.
– Да. Я могу вас кое о чем спросить?
– Боксеры, – говорит он. – Вид боксерских трусов обостряет мою клаустрофобию.
При нормальных обстоятельствах я бы рассмеялась, но сейчас я как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.
– Я на свидании с человеком, которого вижу в первый раз. Это идея моей сестры.
Доктор Роуз издает урчащий звук, который порождает перед моими глазами картину: он откидывается на спинку кресла и кладет ноги на стол, поскольку разговор обещает быть долгим и нужно устроиться поудобней.
– Свидание с незнакомцем, – произносит он. – И как…
– Пожалуйста, только не надо спрашивать меня, какие чувства оно у меня вызывает. Если нужно подобрать им определение, то это скорее желание убить.
– Это ответ на мой вопрос. Я хотел спросить: «И как оно проходит?»
Я бросаю лист в воду, и луна покрывается рябью.
– Извините, я не должна была звонить. Ваша жизнь состоит не только из пациентов-неврастеников.
– Вы не неврастеник, – возражает он. – Вы на свидании с незнакомцем. У меня остается еще один вопрос: почему вы не напились до бесчувствия?
– У меня аллергия.
– На алкоголь?
– На придурков. У меня бывает сыпь, если я смешиваю одно с другим.
Чувствую, как он улыбается.
– Вы упоминали мужа на нашем первом сеансе.
– Сэм.
– Да, Сэм. Расскажите мне о нем.
– Что рассказать? Нас обуяла страсть, мы быстро поженились в Лас-Вегасе, а потом он умер еще до того, как мы успели полюбить друг друга.
– Извините. Я полагал, что вы разведены.
– Это наиболее логичное предположение в наше время.
В его молчании заключен вопрос.
– Автокатастрофа. За рулем была его мать.
– Пьяна?
– Сердечный приступ. Выехала на встречную прямо перед грузовиком.
Его голос как успокоительный бальзам на мои натянутые нервы:
– Мои соболезнования. Как давно это случилось?
– Пять лет назад. Моя родня считает, что пора уже жить дальше.
– А вы что думаете на этот счет?
– Я бы предпочла жить дальше, но не с придурком. Я слышала, что это можно определить, сделав анализ ДНК.
Какое-то время стоит тишина, и я уже подумала, что связь прервалась. Потом он засмеялся.
Дэниэл, этот несостоявшийся разоблачитель, просовывает голову в приоткрытую дверь.
– Ну ладно, – произносит он, заметив меня. – Хватит дуться, ты как неразумное дитя.
– Прошу прощения, – говорю я Нику. – Кажется, с меня слетела шапка-невидимка.
– Позвоните мне, если убьете его. У меня, как вашего доктора, право узнать все первым.
– Неужели?
– Шучу. Но судьи делают скидку в случае с придурками.
Я вхожу в дом следом за Дэниэлом.
– У меня есть билеты на «В ожидании Годо»[12], – сообщает он мне с видом триумфатора.
– А по поводу погоды я права, – заявляю я. – Передай Дженни и Марку спокойной ночи.
СейчасТемнота вползает в окружающий пейзаж. Когда она сгущается, мы вынуждены остановиться. Здесь нет троп, протоптанных тысячами ног, прошагавшими до нас, или хотя бы одной парой ног, тысячи раз прошедшей тут перед нами. Земля девственно нетронутая, и каждый шаг таит в себе потенциальную опасность.
– Будем по очереди стоять на часах. Твои уши и мои глаза – гарантия нашего благополучия.
Лиза устала. Мы обе устали. Усталость впиталась в мои кости, став частью организма, наподобие ноги или уха. Она принадлежит мне, но распоряжается моим телом, диктуя, когда следует отдыхать, спать, зевать. Каждый день меня пронзает мысль, что у меня «конь белый» и что именно болезнь управляет моими действиями, а не моя воля завершить путешествие. Но пока не было ни крови, ни мучительных болей, и страхи отступают, чтобы поджидать в засаде до следующего раза.
Ставлю наши чашки и фляги под дождь, чтобы они наполнились.
– Я буду первая дежурить, – успокаиваю я Лизу.
Она трет кулаками глаза, затем сворачивается клубком между корней деревьев. Я не теряю бдительности. Развлекаюсь тем, что напрягаю мышцы, удерживая напряжение, пока оно само собой не исчезает, затем расслабляю, чтобы кровь снова текла свободно.
Секунды бегут за секундами, протекают минуты, часы тянутся, как закованные в кандалы каторжники. Кругом за деревьями ночь. Она здесь, наблюдает и ждет. В два часа я бужу Лизу. Жаль, что у нас нет собаки. У собаки уши и глаза. Собака всегда начеку, даже когда спит.
– Персик или клубника?
– Персик, – отвечает она, устраиваясь у ствола дерева и наполовину еще пребывая в царстве снов, где обитают чудесные существа.
Я беспокоюсь, как бы она не заснула. Тогда тот, кто устроил взрыв, найдет нас здесь. А мы, спящие, беззащитны, как котята, – хоть голыми руками бери. Опасаюсь, что это будет монстр под человеческой личиной и что мои инстинкты не дадут мне увидеть скрытую истину. Но уже щелкают один за одним выключатели моего сознания, и я погружаюсь в сон. Все тревоги откладываются до пробуждения. Я ложусь на бок, привалившись спиной к толстому древесному стволу, и позволяю погаснуть последним проблескам сознания.
ТогдаНаступил конец света, население земли сократилось вдвое, затем еще раз вдвое. Мне нужно добраться до Бриндизи. Я торчу в аэропорту в ожидании самолета, любого самолета, который доставил бы меня в Европу. Деньгами никто не расплачивается – они не имеют теперь никакой ценности, разве что матрасы можно ими набивать.
– Вы, вы и вы, – говорит мужчина, указывая на меня и еще двоих. – Мы направляемся в Рим. Вас устраивает цена?
Меня устраивает. Платить нужно кровью. Этого у меня достаточно.
При выходе на аэродром прокалывают вену. Я сжимаю и раскрываю кулаки, чтобы кровь выходила быстрее.
– Зачем кровь? – спрашиваю.
Медсестра приступает к следующему пассажиру, глубоко втыкая иглу.
– Небольшая группа ученых все еще верит, что сможет это остановить. Они считают, что смогут выделить лекарство из здоровых ДНК.
– Неужели?
– Так они утверждают. Признаться, я никогда не придавала много значения тому, что люди говорят. Значение имеет только то, что они делают.
Она передает мою кровь кому-то дальше. Красная жидкость плещется в емкости.
– Возьмите печенье.
Все, кто впереди меня, сжимают в руках печенья-гадания[13]. Мы слишком ошеломлены, чтобы их есть. Мое сознание как будто отделилось от тела, словно едва поспевающий малыш, оно плетется позади меня, силясь уяснить себе значение происходящего в этом слишком взрослом мире.
