– Потому что вам это уже снилось раньше?
Он неохотно улыбается. Его темные глаза серьезны.
– Много раз. И всегда одно и то же. Когда я оборачиваюсь, меня оглушает звук одиночного выстрела. Красные пятна на ее животе. Они быстро расходятся, и вскоре она вся в собственной крови. Я подбегаю, подхватываю падающую женщину, но слишком поздно. И я беспомощен.
– Человек, который всем может помочь, беспомощен, – констатирую я.
– Не всем, – улыбаясь, возражает он. – Не могу помочь тем, кого показывают в телевизионных реалити-шоу.
Солнечный свет – вот чем он пахнет. Я закрываю глаза на одно мгновение – и оказываюсь во дворе моей бабушки среди свежевыстиранных простыней, сохнущих под высоким летним солнцем. Снова открыв глаза, я вижу, что он смотрит на меня. Спрашиваю:
– И что это, по-вашему, значит?
Пожимая плечами, он тыкает в кнопку «стоп», и лифт возобновляет движение.
– Ничего, просто сон.
На плоскости его щеки обозначается ямочка.
– Если только это не что-либо другое. У меня для вас задание. Проявите во сне инициативу. Возьмите вазу в руки и посмотрите, что у нее снизу.
– Допустим, я это сделаю. И что?
– Тогда я приглашу вас на ужин.
Несомненно, именно этого я и хочу.
Лифт останавливается, заставляя нас слегка покачнуться. Доктор Роуз продолжает на меня смотреть в ожидании ответа.
Слова будто застряли у меня в горле, затем с трудом вырываются наружу.
– Мне очень жаль, – говорю я, – но это едва ли приемлемо. Однако если завтра наступит конец света, имейте в виду, я буду жалеть о том, что не приняла приглашение.
Но на следующий день конец света не наступил. Не наступил и через день. А через шесть месяцев человечество было уже слишком поглощено своим стремительным исчезновением, чтобы переживать из-за отвергнутых приглашений на свидание.
СейчасДень тянется мучительно. Каждый последующий час тяжелее предыдущего. Теоретически, по мере приближения к Бриндизи все должно быть наоборот, но, как и любая теория, этой тоже нужно пройти испытание практикой.
Когда я говорю об этом Лизе, она спрашивает:
– А что в Бриндизи?
– Корабли. Точнее, корабль. «Элпис».
– Я могу поехать с тобой?
Утром ее глаза казались остекленевшими, но сейчас она свежа и бодра. В треугольном вырезе ее футболки видны выпирающие ребра – словно ксилофон, обтянутый кожей. Мои точно такие же под дождевиком.
– Если хочешь.
Правда, мне пока не приходило в голову, куда бы она могла податься без меня.
– Я на это рассчитываю.
– Ура! – Она хлопает в ладоши. – А куда идет корабль?
– В Грецию.
– И зачем тебе нужно в Грецию?
– Потому что там мне надо кое с кем встретиться.
Она обдумывает сказанное несколько секунд.
– А если его там не будет?
– Будет.
– Но если все же нет?
– Будет.
– Будет, – повторяет она.
ТогдаУ Бена воспаленные глаза, с покрасневшего ободка левой ноздри каплей свисает сопля.
– Ты видела Стиффи?
Сейчас 2:53 ночи. В последние пять часов я не видела ничего, кроме своих сумбурных снов. Пытаюсь сосредоточиться. Когда я в последний раз видела его кота? В тот вечер, когда приходил Джеймс? Это было два, нет, три дня назад. Видела ли я мармеладного котика с тех пор?
– Он пропал?
Идиотский вопрос. Конечно, он пропал, иначе Бена сейчас здесь не было бы. Но сон наполнил мой мозг туманом, который еще не полностью рассеялся.
Бен вытирает под носом рукавом и плотнее запахивает свою извечную вязаную коричневую кофту на своем тощем теле. Сейчас я замечаю, что он очень бледен, и не только от яркого света в прихожей.
– Ага, уже пару дней нет. На него это не похоже, правда?
– Далеко от своей кормушки он не уходит.
– Ага.
Мне жаль Бена, Стиффи – все, что у него есть.
– Хорошо, я поищу его. Через несколько часов мне уже вставать на работу, но вечером мы будем вместе его искать.
– Правда?
Я стараюсь его ободрить, и вскоре Бен уходит. Сон не возвращается, в эту ночь уснуть уже не удается. Пятница, последний день рабочей недели. Сегодня вечером я увижу доктора Роуза. А это значит, что я видела Джеймса три дня назад, а не два.
Пар поднимается над чашкой в моих руках, образуя тонкую дрожащую преграду, отделяющую меня от доктора Роуза. Он смотрит на меня, но не как на женщину – как на пациента. Между нашей прошлой встречей и нынешней он повернул невидимый переключатель, и теперь каждый из нас опять играет положенную ему роль. Я этому рада. Действительно рада. Потому что я люблю эти пятничные вечера и хочу увидеть его в следующий раз. И через раз.
– Почему вы этим занимаетесь?
Мои мысли отвлекаются от кофе.
– Почему я занимаюсь уборкой?
Он кивает.
– Поверите ли вы мне, если я скажу, что люблю физическую работу?
Секунды тикают, он молчит. Он не двинется дальше, пока я не позволю ему исследовать эту часть моей личности.
– Потому что, когда умер Сэм, я поняла, что жизнь очень коротка и что я больше не желаю тратить ее на то, что мне не по душе. Поэтому я нашла работу уборщицы, не требующую от меня больших умственных усилий, причем с достаточно высокой оплатой и приличными условиями. Она дает мне возможность обдумывать, что делать дальше, куда пойти учиться. И меня это устраивает. К тому же налицо немедленный результат: что-то было грязным, затем стало чистым.
– И кем бы вы хотели стать в дальнейшем?
– Хочу стать счастливой.
– Я бы хотел это видеть.
Сейчас– Что случилось с твоими друзьями? – спрашивает Лиза.
– Умерли.
– Мои тоже.
И чуть позже…
– Ты думаешь, для них это лучше?
– Иногда.
– Почему?
– Потому что не каждый может с этим совладать.
– Но мы ведь можем.
– Мы делаем все, что в наших силах.
– Как ты думаешь, что с нами будет?
– Я не знаю, – отвечаю честно. – А ты что думаешь?
Она пожимает плечами.
– Думаю, что я скоро умру. Мне страшно. А тебе страшно?
– Иногда. Но я стараюсь на этом не зацикливаться.
Импровизированная трость Лизы беспрерывно постукивает, помогая ей одолевать милю за милей. Мозоли на моих подошвах и пятках превратились в твердые мясистые шишки.
– Ты когда-нибудь была влюблена? – спрашивает она.
– Да.
– И как это?
– Захватывает дух и приводит сердце в трепет.
– А я никогда не была влюблена. По крайней мере я так думаю. Был у меня бойфренд Эдди. По-настоящему бойфрендом он, вообще-то, не был, скорее просто друг. Он поцеловал меня один раз, а после этого больше ни разу со мной не заговорил. Я проплакала целую неделю. Как ты думаешь, это была любовь?
