Каждый день ни свет ни заря, продирая не желающие возвращаться к реальности глаза, я с ужасом и против всякой воли осмысливал безотрадную перспективу предстоящего дня. Обиднее всего смотрелось то, что эта моя титаническая деятельность никакой перспективы и не имела. Она приносила какие-то ресурсы для поддержания более-менее пристойного состояния тела (с точки зрения добропорядочного филистера), но и только. Надежду собрать какие-то средства, с тем, чтобы впоследствии сдуть пыль с холстов и вдохнуть жизнь в заскорузлую палитру, пришлось оставить скоро. И только страх остаться без работы, раствориться в хлябях нищеты, не материальной стесненности, не бедности, но все разлагающего порока нищеты, ускользнуть от тирании которого много сложнее, нежели от какого иного убожества, только страх разрушения каждодневно вталкивал меня во все углублявшуюся колею обыкновения. Как и во всем, трудно было начать. Начать утро. А далее никотин и кофе, — общепризнанные народные наркотики, — помогали нивелировать пробуждение конфликта с окружающим миром и настроить дух на боевой лад.
— Доброе утро, Борис Михалыч! Доброе утро, Наина Военморовна! Вы сегодня опять в чем-то новом, и таком блестящем… Чудо, как хорошо! Привет, Ефим, — раскланивался я направо и налево, исполняя ежедневный ритуал, по прибытии на службу.
И далее скорей, скорей оторвать оператора и ассистента от вальяжной церемонии утреннего кофепития, схватить штативы, камеру, светильники, прочие причиндалы, и скорей, скорей вниз, в машину, в дорогу. Ибо, сколько бы досадных изъянов не имели старания несчастного телевизионщика, затяжные благородные разговоры за чашкой растворимого кофе у переполненных окурками смердящих пепельниц, — это испытание куда более удручающее.
В тот день наша миниатюрная съемочная группа из четырех человек отправилась за материалом для очередного выпуска программы, именуемой в своей заставке культурно-развлекательной. Название же она имела сверкающее провинциальной оригинальностью — «Бонжур». «Ну, что это за дурацкий „Бонжур“?! — неоднократно вотще пытался бунтовать я; последнее время, правда, в тесном кругу своей съемочной группы. — Надо это упоительное название заменить срочно». «И не думай, — отвечала мне реальность голосом кого-нибудь из коллег. — Это название примыслил сам Артур Бобров. И даже будь он теперь не в восторге от своего изобретения, благоразумие пока еще при нем. Это название сохраняет за Артуром авторское право на программу. А вдруг ты захочешь уйти с этой божественной идеей в другую компанию? Так что быть „Бонжуру“ „Бонжуром“».
Итак, старенький автомобильчик цвета веселой зелени катил на встречу с героем очередной передачи «Бонжур». На переднем сидении, рядом с водителем (таким же немолодым, как и его тарантас, но очень милым человеком), сидел оператор Митя, бережно держа на коленях драгоценную видеокамеру. Митя был юн, смазлив, светловолос и наделен отвратительным сентиментально-склочным характером. Природа подарила ему по-детски припухлую округлость щек и сомкнутые в коленках иксообразные ноги, а поскольку человеческое общество с брезгливостью относится к сынам Адама обладающим этими чертами, немудрому Мите всечасно приходилось стоять на страже собственного достоинства, что приводило к результатам прямо противоположным тем, которых он домогался. На заднем сидении помещались я и Степан, помимо монтажера носивший звания режиссера и ассистента, оттого-то он неизменно составлял нам компанию в каждый день съемок. Впрочем, функции технического свойства не закреплялись накрепко, и потому приводились только… Бог знает для чего.
— Сегодня у нас съемочки попроще, — нараспев протянул Степан, выдохнув сигаретный дым в окошко, — так что все будет путем.
— А что могут быть основания для волнения? — пришлось откликнуться мне.
— Нет, ну помнишь, как тебя лошадь понесла, это когда мы снимали в конноспортивной школе… Сегодня коней не предвидится. Хотя… — он опять с важной миной выдувал дым.
Я также потщился придать своему виду значительности:
— Лошадь, как понесла, так и принесла. А где эта лаборатория находится? Куда мы едем-то?
— В универ. Куда же? — бросил через плечо с переднего сидения Митя. — Вчера же он перезванивал. Тебя не было.
— Романов?
— Ну, Романов же этот. Зоолог, физиолог, кто он там?
— Еще скажи, что забыл, — ухмыльнулся Степан. — Ведь месяц планировали эту встречу.
И тут, помнится, странная мысль пришла мне в голову, которой тут же я поспешил поделиться со своими спутниками:
— А вот интересно… Оч-чень интересно, вот могли бы мы не поехать на это рандеву?
— Как это?!
— То есть?!
И Степан, и Митя развернулись ко мне всем корпусом, насколько то позволял тесный салон машины.
— Да просто, взять и не поехать. Планировали свидание, да и не поехали на него. В рюмочную поехали. Или, допустим, в ботанический сад.
— Ну ты отморозил, — опять же врастяжку произнес Степан, даже головой при этом качнув как-то укоризненно.
А Митя, тот и вовсе отвернулся молча, давая тем самым понять, что такая несуразица и йоты внимания не достойна.
— Но почему же нет? — не отступался я, вовсе не самоутверждения ради, а просто дабы поддержать возникшую игру. — Это так просто: взяли — и не поехали. Или вам непременно хочется на лабораторных крыс посмотреть?
— Что за пургу ты метешь, — без всякой вопросительной интонации заметил Степан, сделавшийся теперь не просто важным, а каким-то многозначительно надменным. — А какую программу мы во вторник понесем в сектор выпуска?
— Время еще есть, любую другую можем снять. К тому же у нас какие-то заготовки были. Я ведь к чему: иной раз испытываешь искушение проверить, так ли все в жизни нашей предопределено?
Митя молчал. Степан молчал и опять курил. Водитель Сан Саныч мирно крутил баранку и похмыкивал в крашеные какой-то грязно-бурой краской усы, особенно и не стремясь вникнуть в суть разговора.
— Хотя… Конечно, — выпадало мне подвести итог несостоявшемуся увеселению, — какой бы путь из нескольких возможных вариантов ты не выбрал, — фатуму тем самым никакого урона нанесено не будет. Что бы ни сделал, сделать это можно только один раз. Верно?
Тем временем наш зеленый четырехколесный монстрик свернул в разбитую грязную улочку, ведущую к исследовательским корпусам университета.
— Н-да… Такие ли дороги возле наших торговых центров! — с усмешкой возгласил Степан.
— Или возле госадминистрации, — подкинул с переднего сидения Митя. — Едва ли не штучным паркетом выложены.
