хлорелла, будь она неладна.
– Суд сегодня. Вечером, – сообщил Саша.
– Да? Быстро, – вяло удивился Широков.
– Да, – согласился Саша, – Быстро. Готовятся все.
Широков снова ничего не ответил, но, подумав, подтянул к себе котелок и стал медленно пить. Странно, запах был очень сильный, но вкуса он практически не ощущал. Когда же он вообще чувствовал вкус этих водорослей?
– А я знаю, почему с тобой нельзя разговаривать, – сказал механик наблюдая за тем, как Широков прихлебывает из котелка.
– Да? – недоверчиво покосился на него Борис.
– Конечно. Ты увидел его, да? В переходе?
Он все также молчал, сосредоточено взбалтывая остатки похлебки.
– Конечно увидел, – продолжал механик. – Ты не думай, я же не допрашивать тебя пришел. Просто хочу, чтобы ты знал, что я знаю. И не только я.
– Ну и хрен с вами, – устало сказал Широков, отставляя котелок и снова хватаясь руками за голову. – Все знают, что я знаю, что вы знаете…
– Чего?
– Да ничего. Надоели вы мне все. Бля, как же башка болит…
– Ниче, скоро перестанет, – заверил его механик. – Надоело ему… Жить тебе надоело, идиот.
– Сам ты, Саша, дурак. Тоже мне, гедонист.
– А что, Борис? Лучше на снег? Ты чего добился? Того, что теперь туда, на снег? Вот нахрена тебе это нужно было? Ну сделал бы вид, что не заметил, что, сложно это было сделать?
– Несложно, – согласился Широков. – Но не могу я так.
– Не может он… – пошевелил пальцами в воздухе механик. – А теперь-то что? Конечно, был бы жив Иван Михалыч, не тронули бы тебя, а так…
– Знаю, Саша, знаю. Михалыч был человек.
– Да, тебя он любил, почему-то.
– Да не то чтобы… Я же к его дочке сватался. Ты слышал, наверное.
– Ну знаю, – кивнул механик. И добавил: – Не ты один.
– Ну да, не только я, конечно, – согласился Борис. – Но из подводников только я, да еще с одной лодки… В общем сиживали мы с Михалычем часто, он меня уже как родного принимал.
– А Светка что ж?
– Да что ж. Не случилось у нас любви и душевной близости.
– Что, рылом не вышел?
– Да нет, к суровой внешности моей претензий не было, насколько мне известно.
– А что ж?
– А то. Не сошлись мы во мнениях. Да и расстались плохо, до сих пор себе простить не могу… Как раз перед последним выходом дело было. Сидели мы на кухне у Михалыча, все честь по чести, разговаривали. Ну, как водится, вторая уже на столе, картошечка там, хуешечка… А тут приходит Светлана, на взводе вся, нервная…
– Ну?
– Ну и с порога мне – какого, говорит, хера, ты тут расселся? Чего ты, спрашивает, сюда таскаешься? Не светит тебе, говорит, нихрена, уйди ты с глаз моих. И в слезы.
– Н-да…
– Вот именно. Михалыч тут осерчал слегка и говорит ей – я, говорит, со своим боевым товарищем здесь встречаюсь, так что нечего здесь волны поднимать, прям думаешь, что все тут вокруг тебя вертится. Ну пошло-поехало.
– А она?
– А она, Сань, в слезы. Задолбали вы меня говорит. Я, говорит, вашего товарищества наелась уже по самое не могу. Я, говорит, лучше за Макса, что в Мурманске на рынке китайским шмотьем торгует, выйду.
– Ну да?
– Так да. Ну и понесло её тоже, сам понимаешь. Спасибо, говорит, насмотрелась я на маму, как она тебя, старого дурака, каждый раз в море провожает. Что мне, говорит, теперь вас двоих каждый раз провожать? И снова в слезы. Тут тебе и загубленная молодость, и вселенская несправедливость, и несчастная судьба родиться в стране, где зимой кипятильниками дома обогревают.
– Чего? Какими кипятильниками?
– Да тут же, на кухне, конструкция. В действии и в натуральную величину. Сам Михалыч и сделал, чтобы, когда он в море, семья не замерзла к чертям собачьим. С центральным отоплением сам же знаешь, какие дела в Гаджиево… Ну так вот он все батареи в доме и переделал – от теплосети, которая все равно нихрена не греет, отрезал, а в чугунную батарею электрический тэн вставил, от проточного нагревателя с камбуза. Вот и получился обогреватель из кипятильника.
– Ага. Понятно. И работает?
– Конечно работает. Говорю же, сам Михалыч делал.
– Ну, а ты что?
– А я встал и говорю Светлане – знаешь, мы, конечно, на рынке не торгуем. Мы русские моряки, подводники. И вот такая у нас служба. И, конечно, поддельный гучи каждый день тебе таскать мы не имеем возможности. И кипятильник у нас в батарее. Но пусть уж, говорю, он у нас лучше в батарее будет, чем в другом интересном месте, куда твоему коммерсу коллеги с рынка его в скором времени обязательно засунут.
– Н-да…
– Вот тебе и да. А ведь потом, Саня, уже после того как дверью хлопнул, подумал я – он, конечно, работает. Но неправильно.
– Кто? Кипятильник? Как он может неправильно работать?
– А вот так, Саша. Не должен командир ракетного подводного крейсера стратегического назначения, у которого в сейфе ключ лежит от половины мира, кипятильником обогреваться. Есть в этом что-то противоестественное. Вот и получается, что работать-то он работает. Но как-то неправильно.
8
Зал был полон. Борис, подталкиваемый в спину прикладами охотников, вошел в Красный уголок и зажмурился. После полумрака переходов залитый светом потолочных ламп зал вызывал раздражение. Суда не было очень давно и все свободные от вахт, конечно, были здесь.
В спину снова пнули:
– Давай.
Конечно, место для него было выбрано неслучайно. За длинным столом в торце комнаты уже расставили стулья для президиума, а Бориса поместили слева. Охраняющие его охотники разместились справа.
Капитана еще не было. В комнату входили моряки, осторожно косясь в сторону Бориса. Усевшись на место, они тут же начинали тихо шептаться с соседями, от чего по залу, переливаясь как прибой, носился тихий шум, напоминающий шелест опадающей листвы в осеннем лесу. На их лицах, как отблески тусклого холодного солнца, то и дело вспыхивали жёсткие, осторожные ухмылки. Происходящее им явно нравилось и пришли они сюда с единственной целью – как следует поразвлечься. Их не интересовала ни вина, ни истина, им просто было интересно. А близость скорой и, самое главное, чужой смерти, приятно бодрила.
Голоса становились все громче и увереннее. Кое-где уже послышались смешки, а на задних рядах, кажется, начали принимать ставки. Ставили на лодке традиционно много – на погоду, на перегоревшие лампы, да на что угодно. Ставкой же, как правило, была еда. Жаль, что он не знает соотношения ставок, правда, поставить ему все равно нечего. В том что он уже вряд ли доживет до ужина, Борис не сомневался. Никогда трибунал не выносил оправдательного приговора, тем более не будет этого сейчас – когда где-то в окрестностях бродит голодный медведь, чего не случалось уже много лет. Но каким бы медведь не был голодным, команда еще голодней. А что способен сотворить царь зверей, когда он голоден,
