Так дорогу он и сам знает, а что произошло… Почему-то ему казалось, что на этот вопрос вряд ли кто сумеет внятно ответить.
С другой стороны, он уже столько времени не видел людей…
Хотя нет. Стоп.
Людей он как раз видел. Совсем недавно. Этой ночью. И снова встречаться с ними не имел никакого желания.
Странный все-таки зверь человек. И с себе подобными ему плохо, и в одиночестве жизни никакой нет.
И все-таки любопытство пересилило. Кричать и привлекать к себе внимание Игорь не стал, но в подъезд, стараясь не шуметь, зашел.
Тут жили. Лестницы были очищены от мусора и ссыпавшейся штукатурки. Побитые кирпичи и прочий хлам, лежали аккуратными кучками. На нижних этажах двери квартир были либо распахнуты, либо вовсе отсутствовали.
В них Морозов соваться не стал. Он поднялся выше, на третий этаж, потому что именно на нем еще с улицы приметил забитые окна.
Здесь двери всех четырех квартир были заперты.
Игорь потоптался в нерешительности и, собравшись с духом, постучал в дверь с кривым облезлым номером «9».
Секунда, другая. Тихо.
Морозов занес было руку, чтобы стукнуть повторно, но в квартире послышались шаркающие шаги.
— Какого надо? — донесся из-за двери глухой старческий голос.
— Я… Меня…
Игорь осекся. Нахмурился. В самом деле: какого надо-то?
Сказал, наконец:
— Меня Игорем зовут.
— И что с того? Сплясать? Пшел отсюда! Уходи! А то собаку спущу!
— А где все-то?
— Ой, нечего паясничать, а! Жрать тут нечего. Всё! Давай, шевели копытами! Вали-вали!
— Да я не жрать, я не понимаю ничего…
— А я понимаю? Справочное бюро, прям.
— Я на корабле проснулся. А тут черт-те что творится… Да откройте!
— Пошел в жопу, морячок! На корабле он проснулся… А я тут проснулся. И что с того? Сто лет в квартире прожил, и ничего. И еще проживу. Пошли вы все! Понял? Не вытащишь меня! Так сиплому вашему и передай. Не вытащишь. Не пойду никуда. Дурачка нашли? Сами вы кретины безмозглые…
Старик еще долго брызгал желчью. Морозов не уходил, просто слушал. Молча. В этом было какое-то странное удовольствие: слышать хоть и бранную, но человеческую речь.
Наконец, дед замолчал.
Наступила тишина.
— Эй, — через минуту снова подал голос старик. — Ты там еще?
— Это ты, дед, там. А я тут.
— Тут он… Ты вот что, морячок, ты в «двенадцатую» постучись.
— Куда?
— Напротив!
Игорь оглянулся.
— С клеенкой, что ли?
— Ara, ага. С ней, с клеенкой.
Обитая поблекшей клеенкой дверь выглядела вполне надежно. Правда, номера на ней не сохранилось.
Игорь подошел. Постучал.
Отозвались почти сразу.
— Чего надо?
Голос был женский. Резкий и звонкий.
— Да я… Меня Игорем зовут.
— И что?
Разговор грозил пойти по тому же сценарию, что со стариком из «девятой».
— Я поговорить хочу. Узнать, что происходит?
— В «девятую» стукнись. Там тебе скажут.
— А пошла ты в задницу, Машка! Дурой ты была, дурой и осталась!
Игорь вздрогнул и обернулся на громкий голос. Успел увидеть, как захлопывается дверь «девятой» квартиры. Хитрый дедок умудрился бесшумно открыть дверь и подначить соседку.
— Ах ты, старый пердун! — яростно заорала тетка из «двенадцатой». — Зараза!
Дед за дверью хрипло захохотал и тут же закашлялся.
— А ты потаскуха старая! — отозвался он, прочистив горло. — Старая, старая! И мужик от тебя ушел! Вот так!
— Я тебе шарики оторву! — вскипела женщина.
— А силенок-то хватит?..
Игорь плюнул и пошел вниз.
— Эй, морячок! Морячок! — ударил в спину крик старика. — Стукни к ней еще, а? Пожрать дам.
— Смотри не подавись… — Женский голос Игорь уже едва расслышал.
Морозов убрался со скандального этажа, вышел из дома и отошел от подъезда. Задрал голову и посмотрел на окна жилых квартир. В одном из окон качнулась целлофановая занавеска. Видимо, кто-то из жильцов следил за происходящим на улице.
— Психи, — пробормотал Игорь и вернулся к скелету трамвайной остановки.
Идти оставалось недолго.
В этом районе обжитые дома встречались все чаще. Людей по- прежнему заметно не было, но следы их присутствия явственно читались. Мусор лежал кучами, а не как попало, многие деревья были срублены, осколки стекла не торчали из рам кривыми зубами. Кто-то пытался, пока еще робко, наводить здесь порядок. Но опасливо, не в открытую. Словно боялся чего-то.
Возле одного из подъездов Игорь увидел висящие на проволоке серые шкурки и с содроганием вспомнил про убитую крысу.
Соваться в чужие дома он больше не рисковал, но чувствовал пристальное внимание к себе. Будто кто-то постоянно наблюдал за ним.
Морозов шел осторожно: не торопясь, но и не скрываясь.
И через два квартала он, наконец, встретил людей…
Игорь остановился.
Трое мужиков, одетых во что попало, стояли посреди улицы. Позы у всех были расслабленные, даже слегка развязные, наполненные той уверенностью, с которой гопники обычно обкладывают свою жертву.
Мужики молча разглядывали Игоря. Он в переговоры вступать не спешил, стараясь угадать, что произойдет дальше.
«Неужели прикурить попросят? — пришла непрошеная мысль. — Жаль, мобильник на пароме остался…»
Первым подал голос тот, что был постарше.
— Ты чей? Откуда тут?
— Я Игорь, — просто ответил Морозов. — А чей — не знаю пока. Я с парома только-только…
— С какого-такого парома? — перебил старший.
— Из Финки.
— Не понял… Это что, паромы, типа, ходят?
— Не знаю. Может, и ходят. Тот, где я очнулся, в пирс уже врос…
— А, ну понятно. Ты, типа, новенький?
— Ребят, — не выдержал Игорь, — я вообще ничего не понимаю. Новенький-старенький… Я к бабе своей иду! Очухался на пароме, кругом черт-те что!
— И чего ты на пароме так и торчал все это время?
— Застрял я там. Потом меня мужик один вытащил да выходил. Я без сознания провалялся…
Морозов вдруг понял, что он не знает точно, сколько пробыл без сознания.
— А бабу твою как звать? — прищурился второй, одетый в старую брезентовую штормовку.
— Ленка Малахова. А что?
Мужики переглянулись.
— А живет она где?
— А вам зачем?
— Надо, раз спрашиваем. Чего, адреса не знаешь?
— Знаю. На Калури она живет. Что дальше-то?
— Ладно, — махнул рукой тот, что был постарше. — Давай, проходи. Только учти: тут у нас, типа, порядок. Если шухер какой подымешь, пеняй на себя. Таких тут не любят. Понятно?
— Понятно, — кивнул Игорь.
— И вот еще что… — Старший нахмурился. — Ты на Калури не ходи. Нет там больше ничего. Одна рухлядь. Если баба твоя жива, то в школе, наверное. Школу-то знаешь тутошнюю?
