Коэффициент динамики потери исходной бытийности упал ещё на процент.
– Кривая средней потери памяти по сравнению с послеаварийным скачком выходит почти на линейный показатель – сказал тот, кто сидел в кресле.
Он думает, что память – это и есть бытийность. Я думаю, что память – это то, что уничтожает бытийность. Поэтому я – спасатель, а он – оператор.
Я задумчиво покивал, чтобы не расстраивать его, кого-то из дежурных операторов, отсутствием своего внимания. Их – тех, кто знал нас, Спасателей, в лицо, было больше десятка. Точнее, тех, кто знал в лицо меня. И без причины расстраивать одного из них не хотелось. Даже не потому, что в прошлый раз меня сдал кто-то из них. А просто не хотелось.
Я с жужжанием перекинул робопротезы ног на край капсулы. Крепко вцепился в край капсулы и спрыгнул на пол. В этот раз протезы держали контакт с мозгом нормально. Я отпустил капсулу, выдернул из силовых разъёмов капсулы шнуры подзарядки аккумуляторов. Шнуры втянулись в ниши на бёдрах. Я отвернулся от капсулы и пошёл к шкафчику с одеждой.
– Когда? – спросили из кресла.
Я ответил не сразу. Я прятал ноги в штаны.
– Думаю… сутки, – ответил я, и вытащил из шкафа ботинки.
Обувшись, я на ходу к двери натянул куртку.
Дверь от моего приближения распахнулась, выпустив меня в полумрак стеклянного коридора. За стеклом в даль уходили ряды капсул.
По одному из проходов между капсулами группа техников катила носилки. Я перенастроил камеру, заменявшую левый глаз, на дальнее зрение и разглядел в носилках женщину. Рядом с носилками, держа её за руку, шел массивный священник. Сейчас он играл меня. Сейчас у него было больше, чем у меня, желания удержать её здесь.
Я на миг… на полсекунды задержал взгляд на темных круглых очках на его носу, потом отвернулся и пошёл к выходу, на ходу подстраивая камеру под правый глаз. Почему-то хотелось смотреть на всё как люди – с двух точек зрения. Пусть даже одна из них – механическая.
Коридоры.
Скоростной лифт-транспортёр к одной из произвольно выбираемых точек выхода в мир.
Я машинально кивнул оператору охраны за пультом и подставил лицо под сканирующие лучи двери.
Стальные створки двери распахнулись, открыв дождливую ночь, начинавшуюся в десятке шагов… в пяти метрах от двери.
– Преподобный, – окликнули меня со спины.
Я, не поворачиваясь, замер на пороге.
– Вас проводить? – продолжил тот же молодой полный жизни голос. Жизни, которую владелец голоса втискивал в рамки приличий и вежливости.
Я посмотрел на ночь, отрицательно покачал головой и шагнул вперёд.
– Преподобный, – окликнул тот же голос. Но теперь он изменился. Жизнь в нём взяла верх над механикой привычек. Я остановился. Я повернулся и посмотрел в напряжённые серые глаза.
– Преподобный, – спросил охранник. Молодой охранник, почти мальчишка. – Как там?
На последних словах его голос неуверенно дрогнул.
Я заставил наползти на лицо сосредоточенную деловитость и ответил:
– Нормально. Сегодня вытащили ещё нескольких. И мы вытащим их всех.
Он опустил глаза на мой подбородок и прошептал.
– Спасибо.
Я пару мгновений… две секунды смотрел на него, потом повернулся и пошёл в мир. Мир, который мне за день предстояло полюбить достаточно, чтобы захотеть вытаскивать в него тех, кто потерялся в другом мире, нереальном для тех, кто остался здесь, и реальном для них, оставшихся там.
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Впереди, в сотне шагов… в пятидесяти метрах, была остановка метро, готового унести меня ко всему, что было в этом городе. Такому же реальному, как и те.
Ночь уронила мне на голову капли дождя. Настолько же реального, как и там.
Я остановился и поднял голову. Верху, между громадами небоскрёбов, виднелся кусочек темного неба. Неба, такого же реального, как и то.
Я посмотрел на летящие мне в лицо капли дождя, а потом тихо шепнул в плачущую тьму небес:
– Пожалуйста, если вы там есть, и если всё так, как думаю, пожалуйста, пришлите за мной Спасателя.
____________________
