отрезал толстый прим. – Так им и передайте. Если они нам не доверяют – не получат тушку, только и всего.
Узнать, что скажут на это охотники, не удалось: Эштон вдруг почувствовал запах сознаний в переулке за углом. Кто-то приближался, чеканя шаг и глухо звякая чем-то металлическим. Эштону показалось, что он слышит нежный перезвон гартаниевых лезвий, вплетенных в кисточки хвостов, – значит, это были примы. Попадаться им на глаза не входило в его планы, поэтому он быстро скользнул вперед, прижимаясь к забору, свернул за угол – и чуть не врезался в листы металла, решетки и строительные блоки, в беспорядке наваленные вдоль неровной каменной стенки.
Забитый мусором переулок был тупиком и упирался в каменный забор. Эштон нервно оглянулся. Шаги и перезвон за спиной приближались; еще немного – и беглого драка с клеймом Ангара на морде обнаружат. Не вполне соображая, что делает, Эштон нырнул под прислоненные к забору листы железа, и пополз, обдирая брюхо об острые обломки блоков.
Запахи чужих сознаний приближались – слаженным разноцветным комом, который становился всё больше, застревая поперек горла и мешая дышать. Эштон закрыл глаза и полз уже на ощупь, стараясь как можно глубже зарыться в мусор, сваленный вдоль забора.
В следующее мгновение земля под его передними лапами провалилась, и он с грохотом покатился вниз.
– Что это? – в кромешной тьме голос Ли прозвучал глухо и как будто издалека.
– Где? – Эштон с трудом узнал голос толстого прима, звучавший откуда-то сверху.
– В кладовке, – пробормотал Ли. – Там что-то есть.
– Твоя паранойя, – толстый прим гоготнул прямо над головой у Эштона. – В кладовке ей самое место. Шорп, сходи проверь, что там.
Эштон вздрогнул и заворочался, пытаясь подняться. Он приземлился на что-то мягкое, похожее на бухту свернутого каната, и это что-то обвивало его со всех сторон, цепляясь за гребни и не давая вырваться.
Сверху раздались легкие шаги, скрип чего-то железного – темноту прорезала бледная полоска дневного света, и Эштон увидел, что лежит, запутавшись в толстых веревках, сплетенных из цветных перьев, посреди небольшого каменного подвала, заставленного ящиками и мешками. Потом что-то с треском захлопнулось, отрезав подвал от света, и в голову Эштону ударил знакомый оранжево-черный запах сознания, обжигающий, как раскаленный металл.
Иффи-фэй стояла на шаткой лестнице, прислоненной к стенке подвала. В одной хитиновой лапке была палка с голубоватым кристаллом на конце, дававшим неровный свет. В двух других она держала небольшой арбалет и целилась Эштону между глаз.
– Не стреляй, не надо! – быстро сказал он, но из пасти вырвались только глухие щелчки и хрипы.
– Без глупостей, – произнесла Иффи-фэй, прищурившись поверх арбалета, и Эштон замер, глядя, как она спускается с лестницы.
Иффи-фэй остановилась чуть дальше, чем доставала его хвостовая пика. Это была излишняя предосторожность: Эштон всё равно не мог выдернуть хвост из паутины веревок.
– Я тебя помню, – медленно произнесла она, рассматривая его морду и гребни. – Ты Сто двадцать пятый.
Эштон закивал, но Иффи-фэй, нахмурившись, дернула арбалетом, и он снова замер, напряженно следя за ее движениями. Она осторожно провела присоской ему по морде – там, где под осыпавшейся смолой угадывалось нетронутое клеймо Ангара.
– Как ты здесь оказался? – спросила она.
Эштон раскрыл пасть и тихо защелкал. Иффи-фэй протянула хитиновую лапку и сдвинула веревки, обмотанные вокруг шеи на месте отсутствующего преобразователя.
– Понятно, – пробормотала она и сделала шаг назад.
Если она уйдет, пронеслось в голове у Эштона, то наверняка позовет гвардейцев Банка Памяти. Он распахнул пасть и, складывая непослушные губы и слишком длинный язык вокруг трех слогов, раньше казавшихся ему очень простыми, с трудом прошипел:
– Исф-фси… фсэ…
Янтарные глаза Иффи-фэй широко раскрылись.
– Откуда ты знаешь… – начала было она, но замолчала, глядя на Эштона со странной смесью ужаса и надежды.
– Исф-фси… – снова прошипел он. – Х-х-ха… и-д-д-т.
– Хвала Старейшему, – прошептала она чуть слышно. – Он жив?
В центре оранжево-черного сознания бушевала огненная воронка, похожая на раскаленный смерч. Эштон не знал, что это значит; он просто завороженно смотрел, как воронка пожирает ее изнутри, пока она смотрит ему в глаза, надеясь прочитать в них не то, что он знает, а то, что она хочет услышать. «Это неважно, – сказал себе Эштон. – От этого всё равно ничего не изменится», – и кивнул.
Иффи-фэй шумно выдохнула и разом опустила и палку, и арбалет, согнувшись и уперев хитиновые лапки в колени. Несколько мгновений она не двигалась; потом подняла голову и, пройдя мимо Эштона, скрылась в темной дыре – через нее, должно быть, он и провалился в подвал. Из дыры – то ли это был секретный вход в подвал, то ли выход – послышался скрип железа о камень, грохот и скрежет замка.
– Я заперла решетку, – сказала Иффи-фэй вернувшись. – Выйти отсюда ты всё равно не сможешь. Так что сиди тихо.
Она воткнула палку со светящимся кристаллом между верхними ступеньками лестницы и исчезла.
Эштон смог наконец рассмотреть подвал.
Здесь были свалены припасы, лекарства и инструменты, о предназначении которых он мог только гадать. Дыра, ведущая наружу, была тщательно замаскирована ящиками и мешками. Судя по неровным краям, лаз был выкопан в толще глины чуть ли не голыми когтями, из чего Эштон заключил, что хозяева подвала вряд ли догадывались о существовании подземного хода. Скорее всего, это был путь к отступлению, который Иффи-фэй готовила для себя.
– Ну что там? – раздался наверху ворчливый голос толстого прима.
– Кариопы, – глухо ответила Иффи-фэй. – Опять завелись от темноты. Я оставил внизу кристалл – за пару дней должны передо́хнуть.
Стараясь не шуметь, Эштон принялся грызть опутавшие его веревки и резать гребнями петли каната. Через пару часов ему удалось освободиться и встать, отряхиваясь от разноцветных ошметков. Теперь оставалось только ждать – непонятно чего.
Сверху доносились обрывки разговоров, из которых Эштон постепенно сложил целостную картину. Это была «мастерская» по лечению и созданию гибридных тушек – видимо, нелегальных, потому что толстый прим по имени Вирту тщательно проверял каждого, кто стучал в ворота, прежде чем открыть.
Тушки лечил Ли. Лекарства, хранившиеся в подвале, действовали только на тушки, в которых было сознание, – до тех пор, пока сознание могло в них удержаться. Бо́льшую часть времени Ли проводил в истерзанной тушке мертвого драка, рыча и хрипя от боли, пока его не выкидывало обратно в собственное тело. Судя по тому, что раз от раза периоды этой агонии становились всё длиннее, дело шло на поправку. В сущности, Ли умирал вместе с тушкой драка по многу раз за день. Для того, чтобы снова попасть в тушку, ему
