— Покаяние, — сказал Чухновский, — это признание ошибочности некоего действия, обещание не допускать подобного впредь. Почему у вас, таких мудрых, возникли затруднения в понимании этих простых истин?
— Это не простые истины, — возразил Создатель. — Понятие вины включает в себя понятие о действии. О материальном действии. Для нас нет ничего сложнее этого. В дискуссии с тобой, когда ты называл себя Генрихом, возникла мысль о том, что твой переход из материального мира был вызван действием, которое ты-Генрих назвал убийством. Определение убийства, данное тобой-Генрихом, и вызвало последующую дискуссию. Материальное убийство не является уничтожением материального же носителя, но только лишением его определенных атрибутов. Мы же определили убийство как преднамеренное уничтожение идеи во время дискуссии. Но в дискуссии неизбежно рождается новая идея, более совершенная и способная к саморазвитию. Если убийство влечет за собой вину, а вина требует покаяния, то из этого следует, что убийство недопустимо. Значит, необходимо сохранять жизнь любой идее, даже противоречащей общему направлению развития мироздания?
— Но речь идет о разных вещах! — воскликнул Чухновский. — Убийство разумной идеи не может вызвать вины, поскольку возникает новая идея, более совершенная.
— Верно, — сказал Создатель. — И тогда понятия вины и покаяния не могут быть применимы к нашему миру. Это пустые оболочки идей. Между тем, не введя эти идеи в общую для нас систему представлений, мы не сможем понять твой мир, а ты не поймешь наш.
— О Господи, — сказал Чухновский. — Только ли эти два понятия лежат между нашими мирами? Боюсь, мы никогда не поймем друг друга полностью.
— Мы уже понимаем многое, как и ты, — возразил Создатель. — Мы поняли то, чего не понимали от начала времен: материальный мир необходим для выживания мироздания. Если бы Вдохновенный-Ищущий-Невозможное не победил в дискуссии, тебя бы не было…
— Спасибо за напоминание, — сказал Чухновский. — Меня не было бы. Не было бы всех нас, кто во мне и в ком я. И ты, говорящий об этом, не испытываешь бы по этому поводу вины?
— Нет, — помолчав, сказал Создатель. — Я не могу испытывать то, чего не существует. Вина и покаяние — пустые оболочки, не заполненные разумом. Они названы, но их нет.
— Существуют только разумные идеи?
— Идея не может быть неразумной.
— Идеи создает человек, воспринимая их от Бога! Господи, почему ты искушаешь меня? Почему заставляешь толковать истины, которые ты сам вложил в меня — человека?
— Ты противоречишь себе. Это тоже свойство разумной материи?
Чухновский молчал. Он смотрел в сиявший над ним небесный лик Создателя и ждал откровения, как когда-то ждал божественного откровения Моисей, взошедший на гору Синай. Он готов был внимать Создателю, любить Его, бояться, как боятся сурового, но справедливого отца, но не был способен перечить Создателю и, тем более, что-то ему объяснять, потому что Он не мог не понимать все. И значит, задавая вопросы, искушал.
В глубине сознания Чухновский понимал, что Даэна напрасно призвала его. Он должен уйти. Пусть иная суть Миньяна говорит с Создателем.
Мысль о том, что Создатель может быть не всеведущим и не всемогущим, была для Чухновского невыносима. Он вглядывался в себя, того, каким был когда-то, не в своей жизни, о которой не знал ничего, а в прошлых, и находил там многочисленную череду служителей Бога, все его предки верили в Него, любили и знали, что Он справедлив.
Уйди, — сказал он себе и сам себе ответил:
— Уйти — значит сознаться в том, что все мои жизни были ошибкой. Не могу.
Создатель воспринял эту мысль как ответ на вопрос.
— Поэтому материальный мир погибает, — сказал он. — Противоречивая идея теряет разум и, следовательно, жизнь. Пустые оболочки мысли — тому пример.
— То идея, — пробормотал Чухновский, уходя. — А человек только потому и развивался, что противоречил сам себе.
— Нет, — убежденно сказал Создатель. — Противоречить себе невозможно.
— Давай разграничим законы природы, — сказал Генрих Подольский, ощутив, как уплывает в подсознание бывший раввин, не сумевший говорить на равных с нематериальным существом, которое он инстинктивно воспринимал как Бога, создавшего Вселенную.
— Давай разграничим законы, — повторил Подольский, не узнавая смотревшее на него из небесной глубины лицо Создателя. Создатель чаще других идей говорил с Миньяном, но видимый его облик менялся раз за разом, и, пока не начнешь говорить, нельзя было быть уверенным в том, что перед тобой именно та идея, что являлась в прошлый раз. — Один из фундаментальных законов мира материи — закон сохранения. Вселенная, возникшая двенадцать миллиардов лет назад…
— Лет? — прервал Создатель.
— Мы уже договорились о единицах измерения, — укоризненно сказал Подольский.
— Мы? Да, ты прав. Ты говорил об этом с Вдохновенной-Любовью-Управляющей-Вселенной. Я знаю, что такое год. Продолжай.
— Моя Вселенная — назовем ее Первой — возникла двенадцать миллиардов лет назад. Определенное количество вещества. Определенное количество энергии. Материя сохраняется — она не может перейти в идею, в ничто. Во Второй Вселенной законы сохранения иные — они включают в себя в равной степени дух и материю. В Третьей Вселенной — твоей — существует закон сохранений духовной сути, но материя не сохраняется, верно?
— Да. Но это не объясняет противоречия, которое ты…
— Объясняет. Законы сохранения в твоей Вселенной выполнялись до тех пор, пока не пришел я. Мы. Миньян. Для начала мы создали материю из идей, отняв у твоего мира его существенную часть.
— Нет. Материя была создана из пустых оболочек мысли. Ты называешь это хаосом.
— Из пустых оболочек, которые могли стать разумными идеями. Теперь они ими не станут. Но создав для себя среду обитания, мы продолжили мыслить, и в твоем мире появились идеи, ранее в нем не существовавшие. Любовь. Покаяние. Совесть. Чисто человеческие идеи.
— Мы приняли их, — согласился Создатель. — Нарушения законов природы не произошло, потому что Вселенная расширилась, вместив новые сущности.
— Законы были нарушены, — сказал Подольский. — Возник новый закон сохранения, включающий переход материи в дух, только и всего. Но не в этом дело. Насколько я понимаю, в твоем мире и прежде возникали не рожденные идеями материальные предметы. Иначе откуда бы вам вообще знать о том, что такое материя?
— Да, это так.
— И вы эти предметы уничтожали, превращая в пустые оболочки идей — заботились, понимаете ли, о будущих поколениях.
