— Да, это так.
— И вы эти предметы уничтожали, превращая в пустые оболочки идей — заботились, понимаете ли, о будущих поколениях.
— Это тоже верно.
— А в нашем мире происходили противоположные процессы. Человеку в голову приходила мысль, которая вроде бы ни из чего не следовала. Наитие. Чаще всего человек поступал с этой мыслью так же, как вы поступали с материальными артефактами: уничтожал ее, превращал в объект памяти, по сути — в пустую оболочку. Дальше. Разберемся с проблемой смерти. Я умер в своей Вселенной и возник во второй — на поле Иалу, где приходили в мир личности, способные к активной мыслительной деятельности. Восемь моих сущностей появились во Втором мире именно таким образом. Двое — Антарм и Ормузд — возникли иначе. Они тоже пришли во Второй мир из Первого, но — на поля Сардоны. И могли изначально легко создавать материю из духа и обращать в идеи материальные предметы и явления. Более того, Ормузд — имя бога света и добра в одной из земных мифологий. Почему Аркадий Винокур, перейдя во Второй мир, ощутил себя Ариманом и был принят Ормуздом именно как Ариман, бог зла и мрака в той же мифологии? Это означает, что связь между Вселенными была всегда. Она воспринималась подсознательно каждым разумным человеком. Связь между Вселенными стала основой мировых религий. Кстати, этой идеи нет в твоем мире.
— Религия? Это пустая оболочка.
— Естественно, для тебя пустая. Но раввин Чухновский, который был мной только что, всегда, во всех своих прежних жизнях, верил в то, что существует Бог, создавший материю из хаоса. Он всегда верил, что после смерти попадет в высший мир, приблизится к Творцу, воссияет в его свете. Если это не идея о Второй и Третьей Вселенных, искаженная человеческим сознанием, — то что это такое? Я убежден, что и ты можешь привести примеры связи твоей Вселенной с миром Ученых и с моим материальным миром. Дело в интерпретации.
Физиономия Создателя в небесной выси неуловимо исказилась — должно быть, он хотел изобразить какую-то человеческую эмоцию, но еще плохо умел управляться с материальной мимикой.
— Пожалуй, — сказал он. — Появление материальных артефактов. Дискуссия об этом состоялась очень давно, я не могу ее помнить, поскольку с тех пор много раз разделялся на жизнеспособные идеи… Но знаю — эта дискуссия произошла примерно через двадцать оборотов Вселенной после ее начала. Именно тогда родился Способный-Знающий-Материальное. Он утверждал, что материя является вместилищем пустых оболочек, из которых формируются новые идеи. Материя была всегда, но обычно мы ее не воспринимаем. Она является нам лишь тогда, когда в мире возникает недостаток пустых оболочек. Общими усилиями материя уничтожается, пустые оболочки входят в мир, придавая новый стимул дискуссиям.
— Но в таком случае, — поразился Подольский, — появление материального объекта должно быть для вас благом — ведь это стимул к развитию!
— Нет, — сказал Создатель. — Нет, все наоборот. Вселенная развивается, когда в результате дискуссии рождается новая идея. Пустая же оболочка становится фоном, она разумна, но не способна к развитию. Я не могу найти сравнения в твоем мире, чтобы объяснить так, как понимаю…
— Темная материя, — сказал Подольский. — Мой дед был астрономом, и эта память во мне сохранилась. Он жил в двадцатом веке, и я не стану объяснять, что это значит. Его звали Евсеем. Темой его исследований была темная материя. Фон Вселенной. Я скажу так, как понимал он. Когда родился — точнее, когда был зачат — мой отец Натан, деду было двадцать восемь, и он еще не был крупным специалистом, каким стал впоследствии. Поэтому эта часть моей наследственной памяти не полна… Дед был уверен в том, что темная материя — это гибель Вселенной.
— Пустые оболочки, — сказал Создатель. — Твои мысли — пустые оболочки.
— Не могу себе представить, как ты это воспринимаешь… Опишу, как понимал дед. После Большого взрыва, когда возник наш мир, назову его Первой Вселенной, материя была размазана в расширявшемся пространстве почти равномерно — и вещество, и излучение. Почти. На самом деле равномерность была не вполне идеальной. В результате возникли флуктуации, нараставшие как снежный ком…
— Как снежный ком, — повторил Создатель.
— Это я попробую объяснить в другой раз, — поспешно сказал Подольский. — Никогда не знаешь, какое слово станет в твоем мире зачатком идеи, а какое останется пустой оболочкой… В общем, мелкие неоднородности нарастали, и возникли галактики, звезды, планеты… Вселенная расширялась. Энергия первичного взрыва разгоняла материю, будто ветер, надувающий паруса древнего корабля. А сила тяготения заставляла материю сжиматься, будто шарик, сжатый в кулаке. Если материи недостаточно, чтобы притяжение остановило расширение, то — замечательно! Расширение будет продолжаться вечно, и вечным окажется развитие. Там, конечно, свои сложности, дед понимал их, а я нет, и объяснить не могу… В конце прошлого века астрономы обнаружили, что видимой материи во Вселенной недостаточно для того, чтобы сила тяжести остановила расширение. Но оно все равно тормозилось! Значит, в мире существовала какая-то другая, невидимая материя. Одни ученые считали, что это коричневые звезды — слишком слабые, чтобы их можно было увидеть в телескопы. Количество их огромно, они притягивают, из-за них-то Вселенная и оказывается обречена на сжатие и следовательно, — на гибель. Другие считали, что виноваты не звезды, а материя, которая существует как бы в другом пространстве-времени, — черные дыры. Впрочем, это все детали. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Наша Вселенная погибнет — так же, как и твоя. В твоей Вселенной, в Третьем мире, расширение уже сменилось сжатием, потому что слишком много оказалось пустых, не заполненных идеями оболочек. А оболочек этих оказалось много, поскольку их изначально было более чем достаточно. К тому же, они и сейчас возникают, когда в твоем мире появляется материя.
— Да, — согласился Создатель.
— Ну вот, — с удовлетворением произнес Подольский. — А в нашем мире то же самое происходит из-за невидимой материи, существовавшей изначально. И…
Он замолчал. Мысль, пришедшая в голову, показалась Подольскому нелепой, говорить о ней не хотелось, но и не сказать он не мог тоже, потому что Создатель не речь воспринимал, конечно, а мысль, и если Подольский хотел очертить для себя контуры возникшей идеи, то нужно было о ней подумать, но тогда идея оформится, и собеседник осознает ее, как часть своего мира, ту пустую оболочку, одну из множества, из-за которых его мир обречен на гибель, как обречена на гибель Вселенная, в которой Подольский оставил свою жизнь, свое тело, свою судьбу.
