— Да, Антонис. И воздух становится еще более отравленным, а люди умирают раньше назначенного срока.
Антон не решился возразить. Подумал только: «Знал бы ты про последнее отравление — компьютерной реальности!»
— Наверное, ты прав, Конь. Но я действительно хочу очистить воздух. Я не тяну в могилу людей. Я не знаю, почему, вместо того чтобы очищаться, воздух отравляется, а люди умирают раньше назначенного срока. Значит, так угодно Богу.
— Если вообразить, что люди — тело Господне, Он решил накормить нас своим телом, — сказал Конявичус.
Антон подумал, что главнокомандующий или сильно пьян, или же гораздо умнее Антона. Все, что говорит Антон, кажется ему смешным. Каждый раз глубинная суть главнокомандующего вооруженными силами провинции «Низменность-VI, Pannonia» Бернатаса Конявичуса ускользала от понимания Антона. Ему оставалось утешаться тем, что за все время их знакомства Конявичус не сделал ему ничего плохого, напротив, много раз спасал. Следовательно, Антон должен был ему доверять. Это было все равно что шагнуть с берега в ручей с прозрачной водой. Вот оно, дно, переходи на другой берег, однако же прозрачность скрадывает пространство — как бы не уйти в воду с головой, да и твердое ли под водой дно?
— Как же Литва и литовский народ, Бернатас? — спросил Антон. — Неужели отступишься?
— В стране, где люди пожирают людей, — серьезно ответил Конявичус, — нет места Литве и литовцам. Ты играл в реинсталляцию, я — в Литву. Моя игра была безобиднее. Литвы нет, Антонис, и никогда не было, — Конявичус просунул палец под трехцветный флажок, пришитый к рукаву куртки, с треском оторвал и выбросил вон.
Говорить более было не о чем. Все доводы были исчерпаны. Прежде Антон как-то не задумывался над этим, а сейчас вдруг ясно осознал, что бесконечно туп, что не в силах ни в чем убедить, равно как, впрочем, и разубедить Конявичуса. Да и кого угодно. Единственным утешением могло быть, что убеждающему-разубеждающему всегда труднее, нежели убеждаемому-разубеждаемому, поскольку делается это не столько из любви к истине, сколько в конкретных интересах первого, а второй, конечно же, это понимает, поэтому он попросту обречен быть умнее. Но это было слабым утешением.
— В таком случае… — Антон уже сам толком не знал, чего хочет от главнокомандующего. — Ты прав, Конь! Жизнь прекрасна! Дай-ка хлебнуть!
Колонна бронетехники миновала мусорные и естественные холмы, с которых ее могли расстрелять прямой наводкой, вырвалась на оперативный, во все стороны просматриваемый простор. По обе стороны дороги теперь тянулись то ли убранные, то ли неубранные, то ли вспаханные, то ли невспаханные, одним словом, страшные поля.
— Антонис, — протянул металлическую фляжку с коньяком главнокомандующий, — для человека, за которым послано шесть убийц, ты слишком много пьешь, слишком много говоришь и слишком сильно на что-то надеешься. Неизвестно, правда, на что, — зевнул так, словно хотел проглотить свою бороду.
«На Бога», — подумал Антон, но промолчал, не желая выдавать Конявичусу эту тайну.
— Сразу шесть? — радостно отхлебнул из фляжки Антон. — Почему так много? Откуда ты знаешь? — Прямая дорога шарахалась перед глазами из стороны в сторону. Антон подумал, что неуемным своим пьянством сильно упрощает задачу шестерым сборщикам налогов, вернее, жизней.
— Я взял на операцию взвод спецназа, — объяснил Конявичус, — а шестеро в предпоследней машине — не спецназовцы. Это люди Николая из налоговой полиции. Между тем насчет них со мной никто не договаривался. И едут они в машине спецназа. Они думают, что у меня в войсках бардак! Или им очень важно убить тебя, или же… — главнокомандующий зловеще смолк.
— Что? — Антон дал себе клятву: этот глоток последний!
— Или они и по мою душу тоже! — Зеленые бутылочные глаза Конявичуса потемнели от гнева. — Мне ли не знать… — вдруг опять замолчал.
Антона не на шутку встревожили внезапные выключения главнокомандующего. Они свидетельствовали, что и он изрядно пьян. Антон обратил внимание, что водитель дремлет за рулем, джип трется колесом о насыпной рант обочины. Антон ударил водителя по бронированной каске. Каска загудела, как пустой котел. Водитель недовольно оглянулся, сделал вид, что и не думал спать. Пьяным, видимо, был весь взвод.
— Они могут убить нас в любую минуту, — произнес главнокомандующий. — У них в машине миномет. Я сам видел. Одно точное попадание — и нас нет.
Антон подумал, что налоговые убийцы тоже пьяны. Другого объяснения не было.
— Так ведь, Бернатас, они и сейчас могут шарахнуть, — сказал Антон.
— Что? А… Да-да, — словно впервые увидел его Конявичус. — И не успеем завтра похмелиться… — Схватился за рацию: — Взвод, я первый, слушай мою команду! Только что с вертолета получено донесение: впереди артиллерия! Приказываю немедленно уйти с дороги, разбить колонну, двигаться по полю ломаным рассыпным строем. Хвост колонны выдвигается вперед! Приказ ясен? — Отключил рацию, подмигнул Антону: — Сейчас увидишь, как засуетятся эти ублюдки.
Джип главнокомандующего резко затормозил. Двигавшиеся следом машины и БТРы выдвинулись вперед. Антон увидел растерянные лица старавшихся не глядеть в их сторону людей Николая, вынужденных выполнить приказ. Теперь их машина оказалась впереди.
— Но ведь трубу миномета можно развернуть, — предположил Антон.
— Конечно, — согласился Конявичус. — Для важных переговоров мы используем специальный диапазон. Они не могут знать. Включил рацию: — Всем произвести настройку! — Тут же выключил. — Это сигнал, — объяснил Антону. — Сейчас я буду говорить только со своими. — Опять включил: — Ребята, у нас незваные гости. В машине «NX-2244» — наемные убийцы, посланные убить вашего главнокомандующего. Что будем делать? Предлагаю…
— Бернатас! — перебил Конявичуса молодой лихой голос. — Больно новенькая у них машина, жаль портить. У меня с собой трофейная азотная граната, ну, эта… которая меняет атмосферное давление. Дозволь испытать? — И предупреждая возможные возражения: — Не взорвется, я их из автомата, у меня маленький на пузе.
— Давай, Петро, машина твоя, — согласился Конявичус, — шестой и третий, прикройте Петро!
Две машины поравнялись. В одной — простоволосый, гибкий, с пляшущим на лбу чубом, в ладной курточке вдруг встал во весь рост, приветливо помахал рукой несущимся в другой параллельным курсом. «Принимай гостинец, станичники!» — бросил им в окно азотную, уничтожающую все живое, но щадящую мертвое, твердое, гранату. После чего рухнул, зашедшись разбойным свистом, на сиденье, дал по тормозам. Кому-нибудь из шестерых налоговых полицейских мгновенно бы вышвырнуть гранату из машины да попытаться уйти, благо машина новая, а впереди простор, но задергались все разом и не вышвырнули. Антон услышал негромкий хлопок. Машина словно кашлянула красным из всех окон, а как чуть развеялось, уже не сидели там люди, а струилась по бортам кровь.
