— Теряешь время ты, Антонис, — скосился на него от прицела Конявичус. — Он за будкой у стены. Лети.
— Вот как? — удивился Антон. — А мы не видели.
— Мы подошли с другой стороны, — подобрела Слеза.
— А ты, Конь? — спросил Антон.
— Шестнадцать! Ах ты… Промазал? Нет, ранил! Нет, мимо… Антонис, ты перестал приносить охотничье счастье, — положил винтовку Конявичус. — Что бы я тебе сейчас ни сказал, Антонис, все это уже кто-то кому-то когда-то говорил. Я полагаю, в мире в общем-то не осталось ничего не сказанного. Поэтому я буду краток, Антонис: прощай, я остаюсь.
Слеза обрадованно шагнула к лестнице.
— Почему, Конь? — спросил Антон.
— Антонис! — заорал бывший главнокомандующий. — Ты занимаешься умножением слов без необходимости! Убирайся, или я пристрелю тебя! — Зеленые выпуклые глаза Конявичуса вдруг сделались белыми и впалыми, как если бы он уже умер и проплавал некоторое время в реке.
— Счастливо, Конь, — Антону хотелось обнять друга. Он не сомневался, что они больше не увидятся. Но кричащий белоглазый, жаждущий смерти Конь был безумен. Или, напротив, нормален. Наверное, безумен был Антон, цепляющийся за жизнь. — До встречи, Бернатас!
— В лучшем из миров, — неожиданно спокойно закончил Конявичус, как бы на мгновение исцелившись от безумия.
Спускаясь, Антон услышал его торжествующий вопль: «Шестнадцать!»
…Как ни странно, взлететь удалось довольно легко. Никто не мешал, не стрелял, не дырявил вертолет. Только неизвестно откуда взявшийся размахивающий руками литовец, а может, врекомупровец возник внизу, но мгновенно уменьшился в размерах, потерял всякое значение, как, собственно, все, что осталось внизу.
Некоторое время Антон не вполне понимал, как и куда летит вертолет. Но постепенно, двигая штурвалом вправо-влево, вверх-вниз, уяснил.
— Посмотри пулемет, — велел Слезе, — наверное, придется стрелять.
— С превеликим удовольствием, — она деятельно занялась пулеметом, жадно уставясь вниз, явно высматривая цель.
Но цели не было.
Антон бросил вертолет в боковое пике, так что застонали ржавые болты в фюзеляже. Перед самым выщербленным асфальтом, когда Слеза в ужасе закрыла глаза, выровнял машину, с ревом пустил по дуге, а потом снова вверх.
— Летаешь, как птица, — перевела дух Слеза. — Я, конечно, стреляю не так хорошо. Видишь трубу?
— Трубу? — удивился Антон.
Действительно, на крыше одного из дальних домов виднелась кирпичная труба. Попасть в нее из пулемета представлялось задачей трудновыполнимой. Но прежде чем он успел высказать эту мысль Слезе, она схватилась за пулемет и… разнесла трубу в оранжевую пыль. Крыша сделалась ровной, как тарелка.
— Мы с тобой лучший экипаж в вооруженных силах провинции «Низменность-VI, Pannonia», — сказал Антон.
— Бери выше, в федеральных войсках Центризбиркома! — усмехнулась Слеза.
Между тем неведомая сила завернула вертолет на второй круг над площадью. Антон вдруг понял, что никогда больше не увидит этого города: проваленных крыш, трущоб, радиоактивной светящейся реки, гигантских реклам «Богад-банка», особняков с бассейнами в правительственном квартале, где ему так сладко жилось, да, знать, не судьба. Не увидит не потому, что улетает, а потому, что ничего этого скоро не будет.
Вне всяких сомнений, мир был плох. Однако нельзя было вот так взять его и уничтожить, переписать как страницу, населить новыми людьми, а прежних убить, сжечь, закопать в землю, как если бы их никогда и не было. «Все существующее, — тупо подумал Антон, — имеет право на существование. Никто не имеет права уничтожать живое». Это была в высшей степени спорная мысль, в сущности, оправдывающая уродство и зло. Она была подобна замкнутому кругу: делала Антона бесконечно слабым в настоящем времени и — сильным в каком-то неопределенном смысле, во времени, которое никогда не наступит. Замкнутый круг был достаточно мал и крепок, чтобы ломать посредством сжатия отдельно взятые черепа и в то же время вселенски, звездно велик, чтобы разглядеть его концы и начала. Это и был мир Божий: трещащие в круге мироздания черепа. Душа, разум как бы выхватывали из непознаваемого круга законы, вернее, то, что казалось законами. Однако всякая попытка внести те законы в круг трещащих черепов оборачивалась для этих самых черепов чем-то неизмеримо более ужасным. Слабость была налицо, слабость представала злом. В то время как сила, к которой ежечасно, ежеминутно возносили свои молитвы миллионы несчастных, была воинствующе-умозрительна, как свет космической звезды, которая неизвестно — жива или давно угасла?
Мир был бесконечно гнусен, но слезы по миру застилали глаза.
Взгляд Антона упал вниз — на выщербленную центральную площадь. Он увидел Конявичуса, в гордом одиночестве бегущего по асфальту с оптической винтовкой наперевес. Он бежал к бетонному забору ближайшего к нему особняка и что-то кричал. Занимавшие особняк врекомупровцы поднялись на забор и в изумлении смотрели на обезумевшего бывшего главнокомандующего.
— Пережрал таблеток, — сказала Слеза. — Или кровь вступила в голову.
— Какая кровь? — Антон снизился как только мог. Конявичус не мог не слышать вертолетный рев над головой. Но продолжал бежать на особняк, раздирая рот в бессмысленном крике. Антон разглядел клочья пены на его губах.
— Сколько он уложил? Шестнадцать? Их кровь, — объяснила Слеза.
На заборе, расставив ноги, уже стоял хохочущий жлоб, уперев в бронежилет пулемет.
— Стреляй! — крикнул Антон Слезе, бросил вертолет прямо на хохочущего жлоба.
Слеза срезала его с забора, как садовник цветок. Но скорость была велика, в следующее мгновение забор, вышки, стреляющие вверх фигурки, ломаная линия крыши особняка остались позади. Антон повел машину на разворот.
— Они застрелили его, я видела, — сказала Слеза. — Он сам хотел.
Бывший главнокомандующий вооруженными силами провинции «Низменность-VI, Pannonia» Бернатас Конявичус лежал на асфальте лицом вниз в луже крови. Врекомупровцы выкатывали на лужайку зенитное орудие. Антон бросил вертолет в сторону. Можно было не мстить за Коня. За него отомстят наступающие федеральные войска Центризбиркома, неведомые люди-землееды.
Вертолет как будто сам решал куда лететь. Вскоре они оказались над библиотекой. Возле железной проржавевшей двери стоял Фокей — рыжебородый, мятый, пьяный, — смотрел из-под ладони на вертолет. Миллиардер и компьютерный хулиган не мог разглядеть снизу Антона и Слезу, но чудесным образом разглядел, махнул прощально рукой.
