Рону разрешили кричать, видимо, чтобы не было так похоже на немое кино. Рон кричал. Остро, как заяц, разрываемый псами… Потом только выл и хрипел, дергаясь под его руками. Стив чувствовал и этот ужас, и эту боль вместе с ним. Джи, или все-таки Стив, удерживал Рона в сознании, усмиряя его боль, отодвигая шок… Прости, прости, это не я… О, нет, это все же я… Рон не слышал. Он сходил с ума, а Стив желал сойти вместе с ним. Убей меня, но ты никогда не умрешь… И эта теплая липкая кровь была везде… Скользкая кожа, которую невозможно было удержать, которая снова и снова выскальзывала из кровавых пальцев… И этот густой сладкий тошнотный запах… Запах крови, смешанный с запахом спермы, острый запах рвоты, мочи и кала глушил, проникал и жег… Наполнял внутренности, давил изнутри… Если бы мог, то он выблевал бы себе кишки, вывернул бы себя наизнанку. Потерял сознание, умер… Но марионетка и так мертва или просто не жива? Жива ли марионетка, когда ей не управляют? Что делает марионетка, когда её вешают на крючок за ненадобностью?
Крючок не протыкал упругую скользкую кожу, приходилось ввинчивать его, подцепляя кожу изнутри разреза. Джи не разрешил Стиву даже всхлипнуть.
Рон же только странно хрюкал. Сорвал горло или пытался прочистить его от рвоты? Почему он не удавился рвотой? Почему он все еще жив?
Потом он сложил это все ещё живое, дышащее, но уже молчащее месиво… С висящими лоскутами кожи, кровавым пластами одежды, и все еще в ботинках, в инкубатор.
Упал возле постамента. Желая оторвать себе руки, перерезать себе горло, соскрести с себя кровь, соскрести себя из жизни…
Сидел совершенно пустой. Без эмоций, без сил. Смотрел, как его тело, стремящееся насытиться после стресса, жаждущее возместить потерянную энергию, усваивает кровь Рона, и та постепенно впитывается и исчезает с дрожащих рук. В голове крутилась кровь, и кровь была везде… Его рука держит нож и режет. Крючок оттягивает кожу и нож подрезает… Кровь сочится и сочится…
Где-то над сердцем закрылся шлюз, словно вогнали в грудь лопату. Перекрыли трахею, и он не мог вздохнуть. Получались короткие судорожные движения ртом, как у высыхающей на берегу рыбы… Воздух входил и останавливался в глотке, не доходил до лёгких. За языком скопилась кислая желчь и жгла, жгла и прожигала… Тяжелая каменная голова хотела упасть и откатиться вон.
Полна ли марионетка или пуста, когда приходит кукловод?
Одежда омерзительно липла к телу…
Упырь. Марионетка-упырь.
Джи. Вошел и остановился перед ним.
— Что ты должен сказать?
Стив, не координируя свои движения, находясь где-то рядом, вне своего тела, вне этой вселенной, с трудом встал на колени. Зал кружился вокруг кровавой воронкой и засасывал…
— Прости меня. Я нарушил правила.
— Хорошо. Иди умойся. Сегодня ты спишь со мной.
* * *
Стив уже засыпал растворившись в императорской благости, а Джи говорил и говорил, ласкал и калечил, ломал тело и мозг. Стив не слушал, отстранёно удивляясь, что окружающая пустота все еще тянет куда-то. Стив старался не быть, не существовать. Но где-то рядом стонала его душа. Он старался развеяться дымом в мгновениях покоя и единства с богом, но слова текли и капали раскаленной ртутью, жгли желтым ядом, и Стив чувствовал, как умирает опять и опять. Он не слушал, но всё, что император делал или произносил, укладывалось в памяти и теле самостоятельно, без усилий со стороны императорской Крошки.
— Ты жертва по своему характеру, по сути своей. Ты думаешь, я испортил тебя? Нет, я искал такой характер, и поисковая система выложила тебя как один из вариантов. Ты думаешь, я сломал тебя? Нечего было ломать. Ты рожден жертвой, ты жаждал быть жертвой, а из жертв получаются лучшие палачи. Они стремятся этим еще больше покарать себя за свою слабость, за неспособность бороться. Ты это знаешь, но не можешь смириться. К сожалению, я взял тебя слишком поздно, эти глупые принципы умудрились вложить в тебя, несмотря на ранний возраст. «Каждый должен иметь семью, выбиться наверх, надо быть героем, надо бороться…» Зачем? Ты не герой. Предположим, что ты найдешь свою семью, но ты будешь проклятием для семьи. Я старался взять маленького ребенка, чтобы тебе было легче приспособиться, и чтобы ты не успел никому навредить.
Тебе надо избавиться от глупостей, которые ты всё ещё таскаешь в голове. Твоя цель — жить для меня, ты не сможешь жить по-другому. У тебя нет иной цели, нет иного смысла в жизни. Твоя истинная цель — жить ради меня. Ты жертва. Прими это. Смирись с этим. И тебе будет легче, когда ты согласишься со своей сутью. Но тебе нравятся твои депрессии — это единственный ответ.
…Стив не слушал. Он стремился умереть в сжигающей вспышке удовольствия, которую он впитывал от Джи, которая приходила за очищающей волной боли. Своя боль ощущалась чужой. Фоном… Искрой, разогревающей его тело до взрыва. А потом падал занавес тишины, разливалась удовлетворенная слабость. Приходил сон, а затем начнётся новый день. Непереносимое «сейчас» исчезнет в прошлом. Отлетит пожухлым листом ненужной памяти…
— Убей меня…
— Я не для этого вкладываю в тебя столько сил. Ты выдержишь — это твоя работа. Ты будешь мне потом благодарен, так тебе будет легче жить.
Потом, совсем потом, лежа в объятиях своего бога, Стив снова разрыдался.
— Ты много плачешь, — прошептал Джи. — Тебе нужны силы, возьми мою кровь…
— Кровь? Нет, я не хочу кровь, — нервы рвались и не могли удержать.
Джи позволил себя ласкать, бог ласкал его сам, и Стив сдался. А как он надеялся сойти с ума! А когда он, подчиняясь воле Джи, опять овладел им в очередной раз и забыл себя, отвечая на любовь своего бога… Всё-таки выпустил жало и, замирая одновременно от вожделения и отвращения, все-таки нашел жилку, впился в неё… Сила его бога навалилась мощью цунами, утащила с собой и выкинула где-то далеко в пустоте.
Он очнулся только утром. Джи, смеясь, сдернул его с кровати и отправил фехтовать с курсантами. В этот день, в горячке взятой взаймы энергии, он выстоял во всех дуэлях, и ему впервые не надрали задницу на тренировке.
А потом белая и мертвая рука памяти погладила по сердцу, привлекая внимание, зовя за собой, и он опять расхотел жить.
Но бог сказал ему:
— Я не буду тебя все время поддерживать, не привыкай! Пойдешь к коменданту, он тебе укажет кого-нибудь наказанного — возьмёшь у него. Всего немного, пару глотков, но в течение декады тебя это успокоит, а со временем всё утихнет само.
Механически передав приказ императора и получив брезгливый взгляд от коменданта, он пошел в казарменный карцер. Дежурный молча открыл дверь.
