Пережде, чем он успевает продолжить, дверь из комнаты открывается, и в проихожую выглядывает заспанное толстомясое лицо неизвестной мне женщины.
Отец вздрагивает, оглядывается на нее, смущенно ссутуливается.
- Сынок, это... Это Надя.
- Что происходит, отец? Где мама?
- Ну так я и говорю, сынок... Мама умерла. Уж два месяца как.
- Кто это? - хрипит тетка сонным голосом.
Отец поворачивается к ней, быстро что-то объясняет.
- Так он же мертвяк! - восклицает женщина, показывая на меня пальцем.
- Отец, где мама? - спрашиваю я, когда он оборачивается и смотрит на меня, подслеповато щурясь, пытаясь, наверное, определить признаки мертвеца на моем лице.
- Не знаю, - отвечает он, сторонясь и чуть прикрывая дверь. - Не знаю. Ее забрали.
- Кто забрал? Куда? - я уже знаю ответ, он может не отвечать.
- Ну, кто... Она ожила и... Она так страдала!.. Я позвонил... А ты, сынок? Ты как?
Тетка, которая неуверенно жмется в проходе, кричит, разглядев за моей спиной Анну:
- Он еще и девку мертвую с собой притащил! Что ты с ним стоишь, Коля? Посмотри на его лицо, он же сейчас бросится на тебя!
Отец заглядывает за мое плечо, еще больше прикрывает дверь.
- Сынок, правда, что ли?.. Ты что, тоже умер?
- Меня убили, - говорю я.
- Убили?.. Кто?.. Мы ничего не знали. Мама все плакала по тебе...
Неужели он сдал ее? Неужели этот сморчок просто позвонил и вызвал труповозку?!
Отец стоит, переминаясь с ноги на ногу на холодном линолеуме – жалкое белопузое бестолковое чмо в полосатых разношенных трусах. А из-за его плеча выглядывает толстая тетка с лицом прожженной вокзальной буфетчицы и что-то бубнит ему на ухо.
Два месяца, сказал это дрищ. Два месяца, как мамы нет.
- От чего она умерла? - спрашиваю я.
- Не знаю, сынок. Просто упала на кухне, и все. Не знаю, сынок.
- Какой я тебе сынок! - бросаю, поворачиваясь к лестнице.
Когда на площадке я оглядываюсь, дверь уже закрыта.
Анна догоняет меня, берет за руку, заглядывает в глаза.
Что она может увидеть в моих мертвых глазах!
Значит, мама тоже попала в лагерь. Возможно, в тот же, где держали и меня. Возможно, она все это время была в соседней камере.
Правда, на север от города был построен еще один лагерь, специально для рецидивистов. Может быть, она попала туда.
- Я должен найти ее, - говорю я.
- Где? - безнадежно разводит руками Анна.
- Я должен! - повторяю я.
Она пожимает плечами, а по щекам ее скатываются две слезинки.
Дверь нашей квартиры приоткрывается, в образовавшуюся щель высовывается голова отцовой пассии; увидев, что мы еще не ушли, она морщится и исчезает. Дверь захлопывается, окончательно отрезая меня от мира прошлого...
Я знал, что отношения у мамы с отцом со временем все более и более отдалялись от идеала, но чтобы он поступил вот так...
- Она в лагере? - спрашивает Анна.
- Ну а где же еще!
- Ты не сможешь ее там найти.
- Да. Но можно сделать запрос. Даже в этой стране вечного бардака все равно должен вестись какой-то учет.
- Но забрать ее ты не сможешь.
Я и сам это знаю. Даже если найти человека, который возьмется сделать для одного мертвеца запрос о другом, дождаться ответа, и даже если в ответе будет что-то конкретное, дальше этого все равно дело не пойдет. Отдать маму могут только отцу, но ему-то она как раз и не нужна. А других близких родственников, кроме меня, у нее нет. И я никогда ее больше не увижу...
Мы выходим на улицу, останавливаемся у скамейки. Я киваю на первый подъезд, вопросительно смотрю на Анну. Она качает головой: нет.
Молодец! Сильная девочка!
- Куда мы теперь? - спрашивает она.
- На кладбище! - зло пишу я.
Нет, ну а что она, в самом деле, все «куда» да «зачем»... Если б я знал!
- Прости, - я провожу по ее волосам. - Если ты со мной, то мы сейчас зайдем еще в одно место. А потом вернемся на дачу, если ты не против. И будем жить там, день за днем, без сна и еды, медленно сходя с ума... Как думаешь, мертвец может сойти с ума?
- Думаю, может, - кивает она. - Ну, пока не попробуешь, все равно не узнаешь... А куда мы зайдем?
- Хочу наведаться на место своей смерти, - улыбаюсь я. - Ностальгия, наверное.
Я нисколько не сомневаюсь, что дашкин муж в тюрьме, но я, собственно, и не ради него хочу пойти к их квартире. Если Дашка даже и принимала иммунорм, то она тоже сейчас в лагере, надеяться застать ее, мертвую, дома – глупость. Всё это я понимаю. Но меня просто тянет туда. Наверное, я скоро сдохну по-настоящему, ведь перед близкой смертью людей нередко тянет по некогда любимым местам.
- Это не ностальгия, - качает головой Анна. - Это другое. Это - вечная мужская тяга к поиску приключений на разные части тела.
- Пусть так, - соглашаюсь я. - Ты со мной?
- С тобой. Без меня ты сойдешь с ума на даче не так быстро, - смеется она.
Менты останавливают нас на Лазо, за пару минут до того, как мы свернули бы на Гоголя и уже не встретились бы им.
- Молодые люди! - окликает нас один, выходя из «уазика». - Можно вас на минуточку?
Вот и все. Наше путешествие окончено. Сойти с ума на даче нам не грозит. Нас ждет лагерь, и, конечно же, расплата за побег и убийство. Страшная расплата, без сомнения. Наверное, лучше нарваться на пулю сейчас, чем попасть в руки тому прапору.
Но менты – не солдаты; у них пулю выпросить сложнее, они, как-никак, под законом ходят. Холодный разум, чистые руки и все такое...
Мент обходит машину и направляется к нам; за ним вылезает напарник, поправляя автомат, и останавливается, озирая нас цепким взглядом.
- Можно полубоваться на ваши докуме..? - начинает подходящий к нам мент и не договаривает, останавливается в двух метрах.
- Ба! - произносит он. - Слышь, Костян, да это зомбаки!
- Ага, я уже просёк, - отвечает автоматчик.
- И что мы теперь с ними делать будем?
- Да похуй, - равнодушно отзывается Костян. - Как скажешь.
- Ну что, в кандей их? - предлагает первый.
- Нахуй они нужны! - приоткрывает свою дверь водитель. - Я эту вонь не повезу! Машину ты будешь мыть?! Вызывай труповозку и сдавай.
- Труповозку заебемся ждать сейчас, - зевает Костян. - Может, пусть пиздуют?
На лице стоящего напротив нас отражается внутренняя борьба.
Ну, давай, оборотень, садись в свою машину и валите отсюда. У вас есть дела поважнее, чем возиться с двумя трупами! Нам нельзя обратно в лагерь...
- Не, - произносит оборотень после минутного раздумья. - Чего там, вчера, за ориентировку давали по зомбакам?
- Да хэзэ, - отзывается автоматчик. - Я не помню. Что-то типа побега было, из лагеря.
Если бы у меня была кровь, я бы почувствовал сейчас, как она похолодела. Но я не чувствую ничего, кроме безнадежной тоски и усталости. И мне жалку Аню.
