– Это еще зачем? – смеется Дюваль.
– Родственники говорят, что живые мертвецы есть и у вас.
– Просто вуду.
– Я хочу, чтобы ты выследил одного из них и убил. Если в нашей части города мертвецы – подделка, то и у вас они, скорее всего, такие же.
– Можно будет поговорить с художником, – предлагает Эну. – Он ведь знал об этом всегда.
– Можно, – соглашается Адио и просит Дюваля встретиться с художником. – А то у меня нога сломана, а Эну во внутренний город не пустят.
– И про небо спросить можно, – оживляется Эну.
– Точно, – Адио хмурится. – Ведь если он не врал про кибермертвецов, то значит, и апокалипсис, о котором он говорил, правда.
– Вы спятили! – смеется Дюваль.
– Если боишься сам, то сделай вызов для Эну.
– Это глупо.
– Так и скажи, что испугался, – Адио сверлит его взглядом.
Дюваль обещает, что сделает все, что сможет, но не делает ничего. Лишь две недели спустя он появляется во внешнем городе и приносит пакет легких синтетических наркотиков.
– Это лучше, чем гоняться за мертвецами! – говорит он, заверяя Адио и Эну, что может достать больше, потому что его отец теперь работает в охране.
– Это хорошо, но с художником ты все равно поговори, – бормочет Адио…
Воспоминания вздрагивают, искажаются, одурманенные синтетическим наркотиком. Лица девушек, которых привел с собой Дюваль, вытягиваются, становятся смешными. Мысли дрожат, мечутся в сознании. Одна из девушек учится с Эну в одном классе. Ее зовут София, и она не скрывает, что Эну ей нравится. После приема синтетических наркотиков, принесенных Дювалем, вообще сложно что-то скрывать. Бирс знает об этом, потому что Эну чувствует, что не может держать в себе мысли и фантазии, страхи и сомнения.
– Не знаю насчет кибермертвецов, но вот сны об апокалипсисе я тоже иногда вижу, – говорит София, после того как Эну показывает ей механическую руку, которую нашел после аварии Адио.
– Дюваль говорит, что это нас всех художник с ума свел. Он учился с нами раньше в одном классе. Помнишь? Его еще потом выгнали за рисунки о кибермертвецах.
– Смутно, – София улыбается, подвигается ближе к Эну и говорит, что тоже когда-то пыталась рисовать. – Многие считали, что у меня был талант.
– Покажешь?
– Я выбросила все рисунки.
– Зачем?
– Не знаю. Наверное, депрессия была. А сны… это всего лишь сны… – Она показывает шрамы на запястьях. – Никому ведь это не надо, верно?
– Ну да, – говорит Эну.
Неловкая пауза затягивается, и он зачем-то начинает рассказывать о своей бабке и ритуалах вуду, экстатической пляске, ночных сантериях, за которыми ему разрешают наблюдать, но в которых не разрешают участвовать. София хмурится, спрашивает о сестре.
– Она ведь старше тебя…
– Она не будет принимать в этом участия, по крайней мере, ночью.
– Я тоже думала, что не буду… – она улыбается и закуривает синтетическую сигарету. – Хотя в принципе сама виновата. Интересно было. Думала, что после на меня снизойдет благодать. – На ее губах улыбка, но взгляд отрешенный, отсутствующий.
Эну видит, как Дюваль подсаживается ближе, слушает, как София рассказывает о ночной вудуистической оргии на окраине города.
– И никакой благодати, – заканчивает она, смолкает.
Эну смотрит на Дюваля. Дюваль глазами показывает ему обнять Софию.
– Ты только не подумай, – София снова показывает шрамы на запястьях, – это не из-за той ночи. Это из-за неба.
– Из-за неба?
– Сны. Помнишь? Таким все глупым было…
– Тебе бы к нам тогда…
– К вам?
– Ну да. Ко мне, к Адио, к художнику. Нас же из-за этого чуть из школы не выгнали.
– Я бы лучше только к тебе. Сейчас. Если, конечно, тебе не противно.
– Почему мне должно быть противно?
– Не знаю. Мой последний тоже говорил, что все нормально, а потом напьется и сразу вспоминает мои ночные сантерии. – София улыбается. – Вот такие дела. – Она снова смотрит на свои запястья. – А вены – это так… Просто надоело все…
Она ждет, что Эну обнимет ее. Бирс видит это в ее глазах, наблюдая за происходящим глазами Эну. Но Эну напуган.
В эту ночь он ведет ее к себе и старается не думать о ночных сантериях, которые видел у своей бабки, старается не представлять среди них Софию.
– Я была у тебя первой? – спрашивает София чуть позже, когда они лежат в кровати. Эну кивает. На кухне пара мужиков ругается, пытаясь поделить его мать. – Зачем ей они? – спрашивает София, прислушиваясь к разговорам.
– Говорит, любит.
– Я бы в тебя тоже могла влюбиться.
Они курят в открытое окно, а мать стучит в дверь и говорит Эну, что новый отчим хочет перекинуться с ним парой слов.
– Не нравлюсь? – спрашивает отчим.
– Нет, – говорит Эну.
– А прежний нравился?
– И прежний не нравился.
– Значит, все нормально, – отчим хлопает Эну по плечу и предлагает выпить.
– Рано ему еще! – говорит мать.
– Ну, хорошо еще, хоть баб водит! – говорит он и наливает ей выпить.
– Я, пожалуй, пойду, – говорит Эну.
Восемнадцатый отчим кивает и обещает, что они поладят.
– Все нормально? – спрашивает София.
– Я уже привык, – говорит Эну.
– На меня орать не будут?
– Да им сейчас не до этого.
– Понятно. – София смотрит на часы и говорит, что не хочет идти домой. – У тебя остаться можно?
– Оставайся.
– Только окно закрой, а то холодно.
Эну продолжает встречаться с Софией две недели, пока Дюваль не знакомит его с Белен. Дюваль делает это, пытаясь извиниться, что отец забрал у него механическую руку, которую Адио дал ему, чтобы провести пару анализов во внутреннем городе. Бирс знает, что Эну обижен, потому что для него важно доказать несостоятельность вуду. Ничего лично против самой религии он не имеет, но ритуалы никогда не нравились ему.
– Ты не представляешь, от чего отказываешься! – смеется Дюваль, когда Эну говорит, что уже встречается с Софией. – Она глупая и грязная. Она ничего не умеет. А вот Белен и ее подруга…
Первым сдается Адио. Он не может долго обижаться на Дюваля, который кроме девушек может достать еще синтетические наркотики.
– Со всеми бывает, – говорит Адио, убеждая Эну простить Дюваля.
Эбел, подруга Белен, улыбается и говорит, что Адио прав. Она обнимает его, ласкает, шепчет что-то на ухо. Адио смеется и говорит Эну, что хочет остаться с Эбел наедине.
– А ты так и будешь стоять один? – спрашивает Белен. Эну снова пытается говорить про Софию. Белен смеется, шепчет ему на ухо непристойности.
– Ты правда можешь сделать это? – спрашивает неуверенно Эну. Белен снова смеется. Эну мнется, говорит про нового отчима и новые порядки.
