И вдруг ему показалось, что женская фигура быстро скользнула мимо деревьев за угол здания негокатов. Кто это был? Эллея Тис? Или та женщина? Что-то слишком знакомое почудилось ему. Сутто, не раздумывая, бросился вслед. За ним рванулся Гарака. Он молниеносно оказался там же, за поворотом… Но нигде никого не было. Только длинный ряд боковых кабин негокатов безмолвно приглашал занять место и совершить переход в пространстве.
— Ну, вот он я, Чадко, вот… Чего же ты хнычешь?
— Разве можно так, дед? Исчез, не предупредил…
— Э-э-э, нет. Я предупреждал. Да и отсутствовал только пятнадцать секунд…
— Межгалактических?
— Разумеется.
— А я думал, по зависимому времени.
— Подрастешь, малыш, будешь думать по-другому.
— Ты уверен, дедуля?
— Знаешь, откровенно скажу: никогда и ни в чем нельзя быть уверенным.
— А в прописных истинах?
— Опаснее всего.
— Как это?
— Повзрослеешь — узнаешь. Не спеши.
— Попробую. Повзрослеешь, повзрослеешь…
— И в другой раз рев не устраивай, если я тебя оставлю одного.
— А ты не оставляй!
— Это невозможно. Человек должен часто оставаться один. Надо привыкать. Одному хорошо. Одному никогда не страшно.
— Скажи, дед, а правда, что мы — представители великого галактического народа, древнейшей цивилизации, всесильной и могучей?
— Правда! А отчего ты вдруг об этом заговорил?
— Ты же сказал, что одному хорошо, но один — есть один, а цивилизация — все-таки не один! А правда, что мягкотелые хлипаки были нашими предками?
— Правда!
— А правда, что мы стали такими, как теперь, только потому, что нашли в себе силы отказаться от Второго Постороннего Пути?
— Правда! Где ты всего нахватался?
— Мальчишки на Квазарном Дворе болтали… А почему об этом не пишут в учебниках истории?
— Э-э-э, Чадко, там многого не пишут. На все книг не хватит. Жизнь — вот главная книга.
— И все-таки, дед, почему ты меня бросил? Раньше ты никогда так не поступал!
— Я был вынужден это сделать. Я боялся.
— Ты? Боялся?..
— Да. Я.
— Кого же ты боялся?
— Не кого, а за кого.
— Ну, хорошо. За кого?
— Понятное дело, за тебя, малыш.
— За меня?..
— Не удивляйся. Я не был уверен… Я не знал, кого мы увидим… Или что… Вернее, в каком качестве.
— Где?
— На планете.
— Ты говоришь об изыскателе?
— И о нем тоже… А ты очень смышлен.
— Так и должно быть.
— Не хвастайся. Ты еще ребенок.
— Потому и хвастаюсь. Не спешу стать взрослым, как ты, дед. Так что ты подумал об изыскателе?
— Я подумал, что он мертв. А если он мертв, то не нужно лишний раз перегружать твою психику.
— Ты имеешь в виду тот случай, когда мама упала на солнце? Когда она чуть не сгорела? Когда она навсегда потеряла способность сохранять крыл-форму?
— Да. Хорошо, что ее спасли, Чадко. Ты даже не представляешь себе, как… То есть, конечно, ты понимаешь многое, но… Пройдет время, и ты будешь думать об этом совсем по-другому.
— Это очень важно, дед, — думать по-другому?
— Да. Очень. Надо уметь думать по-всякому. Не так, как все. Или, во всяком случае, не так, как принято. Надо хотя бы уметь взглянуть на старые, знакомые вещи по-иному, по-новому. Не каждый это умеет.
— Не каждый?
— Далеко не каждый, Чадко.
— Скажи, дед, Одинокий Охотник думает по-другому?
— Разумеется. Судя по тому, что нам известно о нем, можно сделать такое заключение. Всего мы пока не знаем. Будущее покажет, кто он такой на самом деле и надо ли нам когда-нибудь устанавливать с ним контакт. Возможно, мы узнаем об этом очень скоро.
— Может быть, Одинокий Охотник — это представитель какой-то совсем необычной для нас цивилизации?
— Может быть.
— А я смогу думать иначе?
— Не знаю точно. Но думаю… Вернее, хочу думать, что сможешь. Хотел бы, чтоб смог.
— А кому это надо?
— Прежде всего, тебе, внуча.
— Мне?
— Да, тебе. Не удивляйся так сильно. С годами сам все поймешь.
— Все-все?..
— Ну-у, я не совсем правильно выразился. Все, да не совсем. Не всех. Не каждого.
— А всех — и не надо. Все — это все, а я — это я. Ну, ладно. Лучше скажи, что с изыскателем?
— Он жив.
— Жив? — Да.
— А мне показалось, дед, что он был мертв.
— Признаться, и я сначала так подумал.
— Но ошибся?
— Ошибся, внучек.
— Я не понимаю, дед. Ты же сам мне сказал, что люди никогда не погибают!
— Я не имел в виду Входящих в Человека. Кастеройянам, возможно, еще предстоит пройти долгий путь эволюции… Хотя, кто знает…
— Значит, не все проходят этот путь?
— Нет, Чадко, не все.
— Мне очень жалко этого изыскателя, дед. Мне кажется, ему плохо.
— Ну-у, ему, конечно, не очень-то хорошо!
— Мы можем ему помочь?
— Помочь? Чем?
— Не знаю, дедушка. Возможно, ему что-нибудь нужно.
— Ты можешь дать ему это загадочное «что-нибудь»?
— Я? Не знаю. Наверное, нет.
— И я не могу. Да и, кроме того, он не просил нас о помощи.
— Не просил?
— Ты же знаешь, внуча, что не просил. Мы не жестоки, Чадко, отнюдь. Но хорошенько запомни: любое дело имеет две стороны. Как, впрочем, и само устройство мира. Как все во Вселенной: правое и левое, черное и белое, материя и антиматерия… Симметрия во всем. Всегда. Везде. Уничтожь симметрию — и ты разрушишь мир.
— Как же он попросит нас, дедушка, если лежит бездыханно?
— Ты ошибаешься. Он уже приходит в сознание. Войди в его «я». Только потихоньку… Теперь слышишь?
— Слышу, дедушка. Слышу. Он возвращается к жизни. Он просто упал. Ушибся. Но теперь он возвращается.
— Спроси его… Спроси его мысленно…
— Что спросить?
— Спроси, хочет ли он, чтобы мы ему помогли?
— И все?
— Все.
— Хорошо.
— Спросил, внучек? — Да.
— И что же?
— Он интересуется, кто ему хочет помочь?
— Ишь, какой щепетильный!
— Да, дедушка… Что ему ответить?
— Скажи, что ему помогут всеведы.
— Всеведы?
— Ах, я забыл, Чадко, что вам еще не объясняли в школе смысл этого! Тогда скажи ему, межзвездники — великая раса могущественных галактионов…
— Сказал…
— И каков же ответ?
— Изыскатель сначала удивился. Он никогда не слышал о нашем существовании. А потом… Потом он отказался, дедушка.
