Чудовищные толпы, собравшиеся на месте религиозного праздника, и без того наэлектризованные, в условиях невероятной жары, почти в полуобморочном состоянии, задыхаясь в облаках гари от пылающих торфяников, слезящимися глазами жаждали увидеть чуда.
А когда жаждут чуда оно, как правило, случается.
Когда выносили мощи, конечно под вооружённой охраной, со всеми предосторожностями, какая-то полоумная заорала:
— Вижу, вижу, воскрес, воскрес! Спаситель наш!
И тут же безумие пошло по толпе. Они увидели! Что не понятно. Может, в облаке гари мелькнул какой-то силуэт, может, сверкнул на хоругви или стекле иконы блик… Движение процессии было остановлено. Путь перекрыла возбуждённое толпа. По началу милицейское оцепление как-то сдерживало прозревших безумцев, хотя с каждой минутой расстояние между обезумившими верующими и мощами сокращалось. Были вызваны подкрепления, и ещё оставалась надежда, что спешащие на помощь внутренние войска смогут рассеять толпы безумцев.
Катастрофа произошла, когда зазвонил колокол.
Как потом выяснило следствие, причиной этого были совсем не потусторонние силы. Когда весть о, якобы воскресении, дошла до Клима Слышазвонова, он, почему-то решил, что надо звонить в колокол. Почему, он так и ни смог внятно объяснить следствию.
— Зачем звонил то? Кто тебя на эту провокацию подбил? — допытывался следователь.
— Так ведь радость то, какая! Пророчество свершилось! — лопотал он, глупо улыбаясь.
— А сам ты воскресение видел?
— А как же, люди сказали!
— Какие люди, ты же ни с кем не общался же в эти минуты? — допытывался следователь.
— А вот, однако, сказали. Пожары лесные, это не спроста. Вся Русь горела святая, а миротечение…
— Что, пожары тебе сказали? Ты тут дурочку не валяй!
— Знаки всё это промысла божьего. А сказали люди. А какие не помню. Бежали люди Божии, яко ангелы добрую весть несущие, и всем говорили: Воскрес, воскрес! Радость то, какая! Радость то, какая! Я сразу понял, надо бежать в колокол звонить. Радость то, какая!
И он впадал в какое-то радостное невменяемое состояние. Наверное, это на него снисходила благодать.
Услышав колокол, толпа вконец обезумила и смела первые кордоны. Испуганная охрана открыла беспорядочную стрельбу в воздух. Это толпу не остановило. Она достигла гроба с мощами. Возникла угроза реликвии. Охрана, практически в упор открыла огонь на поражение. Началась бойня. Топа отхлынула, но не ушла полностью. Отойдя на расстояние около тридцати метров, верующие встали на колени и затянули молитву.
И опять был шанс на выход из кризиса. Но тут произошло фатальное событие.
Как затем установило следствие, паломник Василий Уверов, во время свалки оказался под балдахином гроба с мощами. Испугавшись стрельбы, он под ним затаился. Когда он услышал, что стрельба закончилась, и послышалось пение молитв, он решил что можно вылезать. Так он появился на гробе с мощами, в самой критический момент перед доведённой до крайней степени экзальтации толпой.
Как впоследствии установило следствие, так как было сильно задымлено, то Уверов был виден неясно, скорее как силуэт. Заходящие солнце находилось за ним, и его лучи, подсвечивая клубы дыма, создавали иллюзию, что он окружён светом, и, от него исходят снопы света.
После его появления воцарилось молчание. Верующие смотрели на него, крестились и били поклоны. Их и, гроб с Уверовым, разделяла цепь, состоящая из вооружённых сотрудников спецслужб и солдат внутренних войск, находящихся в крайней степени нервного напряжения.
Василий Уверов вскинул руки и закричал:
— Радуйтесь люди правоверные! Воскреси! Воскреси, воскреси….
Сотрудники правоохранительных органов решили, что это религиозные экстремисты-террористы прорвались с тыла, и что есть реальная угроза реликвии. Поэтому они открыли огонь на поражение.
Уверов был буквально разорван на куски перекрёстным массированным автоматным огнём.
После некоторой паузы, когда стоящая на коленях толпа, не издавала ни звука, она взорвалась криком и плачем:
— Убили! Воскресшего святого убили! Менты убили! Власть убила!
Но к этому времени подошли подкрепления, и началось побоище. К вечеру город был полностью очищен от толп паломников. Президент извинился перед верующими и верховным иерархом Лексием, за досадный инцидент. Верховный иерарх Лексий выступил с обращением, где заявил, что никакого воскресения не было, что мощи не пострадали и находятся под охраной в надёжном месте. Была создана комиссия, установившая, что причиной инцидента была жара, невероятный наплыв народа и чудовищное стечение обстоятельств.
Этому уже никто не то, что не верил, всё это просто перестало восприниматься. Для миллионов людей ИХ уже не просто как бы было. Миллионы верующих уже жили в совершенно другой реальности.
Люди стали собираться вокруг церквей по всей стране. Они уже не слушали священников, они благоговейно внимали паломникам — свидетелям тех событий. Их гнали от церквей. Они собирались по квартирам, в полях, на заброшенных стройках, в пустых колхозных коровниках, в каких то катакомбах. К ним присоединялись беглые монахи, сумасшедшие провинциальные попики, националистические экстремисты. Постепенно им начали покровительствовать некоторые настоятели монастырей.
К зиме они выработали концепцию: Надо всем миром идти в Москву, в храм Христа Крестителя, и собирать Собор. И они пошли. Скоро вся Москва оказалось запружена делегатами со всех приходов страны. Монастыри и многие приходы, не выдержав их напора, и стали на их сторону. Ежедневно новые и новые толпы правоверных приезжали, приходили, прилетали в Москву на Собор.
Конечно, в храм Христа Крестителя их никто и не думал пускать. Иерархат и не думал собирать Собор. Храм оцепили. Но они бродили всё возрастающими толпами вокруг и пели молитвы. Их начали арестовывать. Но это было не эффективно. Арест не был для них наказанием, наоборот они как бы сами стремились потерпеть от властей за веру. Да и было не понятно, что им собственно предъявлять? Ведь формально они ничего не нарушали, лишь стояли толпами и пели молитвы. Максимум на что могли пойти власти, так это сажать их на пятнадцать суток за административные нарушения, а потом этапировать по месту жительства. Они возвращались. На место арестованных прибывали всё новые и новые ходоки. Начали арестовывать благоволившим им священников и игуменов. Так как иеархат был заинтересован в разрешение этого кризиса, то этих священнослужителей начали назначать в далёкие приходы, или вообще отлучать от сана. Не смотря на ропот в церковных кругах, это оказалось наиболее эффективным средством, так как лишало смутьянов материальной базы. Просто лишало их мест постоя. Не имея пристанища, ходоки начинали бомжевать, спать на вокзалах, улицах, а это давало основание их арестовывать за административные нарушения. Каждую ночь многочисленные отряды внутренних войск проводили облавы и сгоняли всех, не имеющих ночлега в специально организованные концлагеря (тюрьмы просто не могли принять такого количества), где им ускоренным судопроизводством предъявляли обвинения и, затем, высылали, куда подальше от столицы. В какой-то момент власти поняли, что можно их просто не выпускать из лагерей, сославшись просто на то что, мол, суды просто не успевают оформить административное правонарушение, из-за обилия нарушителей. А так как они не собирались прибегать к насилию, а хотели только созыва Собора, то власть имела все шансы со временем взять ситуацию под контроль. Ведь Собор нельзя было созвать без повеления Лексия, а он, естественно, созывать его не собирался. Замаячила вполне реальная надежда постепенно всех смутьянов затворить в лагеря, и дождаться когда идея созыва собора улетучится сама собой. Ведь эту публику практически не надо было охранять, они смирно сидели, постились и пели псалмы, в надежде на чудесное избавление. Достаточно было добавлять в воду транквилизаторы и, как уверяли врачи, со временем морок должен был оставить паломников.
