Прошел еше один, затем появился мой напарник в синих очках, скользнул по мне взглядом.
– Петр! – окликнул я его.
Он сделал вид, что не слышит, и тоже исчез в доме. Наконец, во дворе появился Николай Иванович с дочерью.
Я поднялся со скамейки и направился к ним. Они остановились.
– Я пораньше приехал. На такси, – объяснил я, чувствуя какую-то непонятную вину.
– Почему вы не метнули заряд? – строго спросила Аля.
– Аленька… – опешил я.
– Погоди. Это нам тоже пригодится, – сказал дочери Николай Иванович, направляясь к парадному.
– Вы что… серьезно? – упавшим голосом произнес я вслед, но делать нечего – приходилось доигрывать нелепую постановку до конца.
Внутри дома было омерзительно. Как видно, пьяницы Петроградской стороны использовали пустующую коробку дома для своих нужд. Приходилось то и дело переступать через нечистоты, остатки еды, следы рвоты. В воздухе стоял отвратительный запах мочи.
Стараясь не дышать, я поднялся на второй этаж. Заговорщики собрались в одной из внутренних комнат, где тоже хватало грязи и вони. Они стояли в кружке, центром которого был Николай Иванович. Я подошел и встал сзади.
– Акция не удалась, – сказал Николай Иванович. – Произошло это по вине вашего товарища. После бомбы Рысакова, как вы знаете, должен был последовать еще один взрыв. Но его не было.
Молодые люди обернулись ко мне без тени улыбки или снисходительности. Я почувствовал себя весьма неуютно. Дурацкая история! Неужели я должен оправдываться перед этими юнцами в том, что не швырнул мячик на мостовую?! Полная чушь.
– Вы нарушили уговор и поставили под удар организацию, – жестко произнес Петр, глядя на меня сквозь синие стекла.
– Я не уговаривался, позвольте! – воскликнул я.
– Вы взяли заряд. Мы на вас рассчитывали, – сказал младший сын Николая Ивановича Леша.
– Ну, виноват… Мне не нужно было, – пробормотал я.
Николай Иванович еле заметно улыбался.
– Что решит Исполнительный комитет? – спросил он.
Подростки потупились, размышляя. Слово взял старший из сыновей Николая Ивановича.
– Это нельзя расценивать как предательство.
– Это малодушие, – сказал Петр.
– Мы не можем судить за трусость. Пусть он сам себя судит. Честь революционера требует, чтобы он сам покарал себя смертью, – заключил брат Али.
Я похолодел. Мне предлагали самоубийство.
– Он должен искупить вину жизнью, правильно, Николай Иванович? – раздался голос сбоку.
Я повернул голову. Рядом стоял тщедушный паренек с унылым взглядом и с прыщавым лицом.
– Я не член Исполнительного комитета. Решать должны вы, – ответил Николай Иванович.
Наступила тишина. Подростки мялись. Тогда Петр взял на себя функции судьи, опрашивающего присяжных. Он называл каждого по имени, и в ответ я слышал:
– Смерть.
– Смерть.
– Смерть…
Я был приговорен к самоубийству единогласно. Юноши побледнели, дышали порывисто. В холодном смрадном воздухе вспыхивали облачка пара у губ. Да и мне, признаться, было не по себе. Молчание прервал Николай Иванович.
– Занятие окончено. В следующий раз мы разберем акцию первого марта и процесс Желябова и Перовской. Спасибо, можете быть свободны.
Юноши разошлись, не глядя друг на друга. Поколебавшись, ушла и Аля. Мы остались вдвоем с Николаем Ивановичем в пустом загаженном помещении, которое когда-то было человеческим жильем. Здесь, в этих стенах, любили друг друга, рождались и умирали, теперь же все покрыто дерьмом…
– Ну, как вам понравилось?.. – усмехнулся Николай Иванович.
И тут я взорвался. Я кричал, что это бесчеловечно, что он калечит юные души, что нельзя приговаривать к смерти за малодушие…
– Завтра вы предъявите свой реестр несправедливостей и снова зальете все кровью! Надоела кровь! Сколько можно крови?! – кричал я.
Николай Иванович слушал меня угрюмо, но спокойно.
– История – жестокая вещь, – сказал он только и, повернувшись, пошел к лестнице, переступая через кучи дерьма.
Глава 45
ТЕАТР ДЕДУШКИ ЙОРИКА
Выходя из лифта на своем этаже, Ирина столкнулась со стариком-соседом, что поселился напротив. Он был в черном демисезонном пальто и котелке, с зонтом-тростью, висевшем на сгибе левой руки. Ирина поздоровалась.
– Здравствуйте, Ирина Михайловна, – ответил старик.
Он впервые назвал ее по имени. Это заставило Ирину остановиться.
– Вы знаете, как меня зовут? Откуда? – спросила она.
– Я про вас многое знаю, Ирина Михайловна, – спокойно проговорил старик.
Ей не понравилось это. Она не знала, что ответить. А старик вошел в кабину лифта и уже оттуда, повернувшись к Ирине лицом и нажимая кнопку первого этажа, сказал с улыбкой:
– Зашли бы как-нибудь в гости по-соседски…
Створки скрыли его, как занавес актера, и лифт провалился вниз.
Это еще больше озадачило Ирину. Она пришла домой, поцеловала кинувшегося ей навстречу Егора, принялась выгружать из сумки продукты.
– Егор, ты не знаешь, как зовут соседа напротив? – спросила она.
– Не, – мотнул головой Егор, заглядывая в сумки.
– А кто он? Пенсионер?
– Он с котом живет, – ответил Егорка.
– С котом? Как писатель?
– Это тот же самый кот. Филарет.
– Филарет? – удивилась Ирина.
Любопытство, смешанное с беспокойством, разбирало ее. Какой странный старик! А вдруг он знает что-нибудь о Жене? «Зашли бы в гости…». Интересно, как? Он же не пригласил, не сказал – когда… Весь вечер она промаялась, поминутно прислушиваясь к звуку лифта – не едет ли сосед? Временами подбегала к глазку и, кляня себя в душе, подглядывала за соседской дверью. Старик не появлялся.
Явился он только в полночь – и не один. Вместе с ним в квартиру вошел человек в накидке до полу и с длинными гладкими волосами, подвитыми снизу. Ей показалось, что они переговаривались не по-русски.
Весь следующий день она обдумывала предлог, чтобы пойти к соседу, и нашла!
Вечером она сварила куриный бульон, покормила Егорку вареной курицей с пюре, после чего завернула куриные косточки в полиэтиленовый пакет и, сказав Егорке, что сейчас вернется, храбро вышла за дверь. Она нарочно не оделась для визита, была по-домашнему, чтобы показать, что она на минуточку.
Сосед открыл дверь и взглянул на нее проницательно, с понимающей улыбкой.
– Добрый вечер, простите… – сказала она. – У меня тут куриные потрошки, косточки. Для вашего кота. Жалко выбрасывать…
– Весьма любезно с вашей стороны. Проходите, Ирина Михайловна, – старик посторонился.
Она несмело вошла, держа на весу мешочек.
– Заходите в комнату, пожалуйста.
– Простите, – сказала она, краснея. – Я не знаю, как вас зовут.
