– Станция Лютиции-2. Ответьте. Это звездолет " Иволга".
Динамик передатчика громко вещал, выплевывая в воздух тучи многолетней пыли. Я даже не сразу понял, в чем дело. Сидел на кровати и отрешенно хлопал глазами.
– Станция Лютиции-2. Это звездолет "Иволга". Ответьте.
Шатаясь, я подошел к пульту.
– Слушаю вас, "Иволга". Это Лютиция-2, – голос мой был хриплым, будто с похмелья. Хотя, неделю уже не пил. Сколько же можно?
– Лютиция-2, дайте посадочный коридор.
Я трясущимися руками ввел стандартную программу посадки крупного транспорта.
Оставалось полчаса на завтрак. Кухонный автомат выдал обычную вязкую субстанцию серого цвета, в меню называющуюся кашей. По секрету говоря, из нее получается отменный самогон. И только. Так ее жевать без отвращения нельзя. Но надо. Слишком уж много в ней полезных веществ.
Мерцая сигнальными огнями, красивое вытянутое тело звездолета плавно опустилось на обледеневшую маленькую площадку. В предрассветных сумерках "Иволга" выглядела особенно прекрасно, словно волшебное сказочное существо. Существо не этого холодного мира.
Я не стал с собой ничего брать. А зачем? Там, куда я полечу, это уже никому не нужно. Хлам, антиквариат.
Со щемящей сердце тоской, я последний раз посмотрел на свое скромное жилище. От накативших вдруг слез сдавило горло.
Прощай… Прощай навсегда. И медленно стал подниматься по успевшему уже покрыться тоненькой корочкой льда, металлическому трапу. Неужели за тридцать лет не могли придумать что-то более удобное?
Пилот был один. Как оказалось, звездолеты этого класса летают без экипажа. Все сложные задачи берет на себя совершенная электроника.
– А что, смены не будет? – удивился я.
– Увы, проект в этой части Галактики свернули. Не перспективным оказался, – с ноткой сожаления произнес он. – А вы, Петр Семеныч, настоящий ветеран. Не каждый бы отдал жизнь ради науки.
Усевшись в удобное анатомическое кресло, я еле сдержался от нецензурного выражения.
Нашли ветерана… Ведь зря же все.
И когда "Иволга" плавно поднялась в атмосферу планеты, мне показалось, что я оставил нечто важное. Я с тоской смотрел на медленно проплывающую в иллюминаторе, затянутую густой пеленой облаков, неприветливую Лютицию-2.
Китаец… Как же я о нем забыл? Даже не попрощался с ним? Ай, как неудобно получилось.
Посмотрев на сосредоточенное лицо пилота, я спросил:
– А когда китайцы своего-то заберут? Ему теперь одному скучно будет.
– Какие китайцы? – недоуменно произнес пилот, не отрываясь от приборов.
– Ну, как же… Там же китайская станция стоит, в ущелье… Большая такая, яркая.
Оторвав взгляд от экрана, пилот смерил меня странным взглядом. Будто сумасшедшего увидел.
– Китайцы никогда не строили станции наблюдения, Петр Семеныч. Они только корабли строят. А тем более, сейчас в этом секторе Галактики кроме нас с вами, людей нет. Нечего здесь делать.
Мальчик молча сидел на холодной каменной ступеньке полуразвалившейся от времени лестницы и с грустью смотрел вслед удаляющейся фигуре отца. Он знал, что тот, едва достигнув переливающейся изумрудными всполохами завесы, обязательно обернется. Он всегда так делал. Затем, возмущенная человеческим телом мутная пелена на миг разойдется, и мальчик увидит настоящий кошмар.
– Пойдем, сынок, – красивая молодая женщина ласково коснулась его плеча. – Нам больше нечего здесь делать. Скоро уже утро.
– Но я хочу взглянуть на его мир. Хоть одним глазком.
Мать нахмурила тонкие черные брови.
– Не дольше минуты.
Мальчик с благодарностью кивнул и осторожно сделал шаг в сторону светящейся завесы. Отец уже почти дошел. Остановился, медленно поворачиваясь. Его глаза всегда улыбались. Как он может жить там, в лишенном радости мире с такими глазами? Или он особенный?
Прощальный взмах руки, и мужчина растворился в языках зеленого пламени. На том месте, где он прошел, зияла четкая прозрачная брешь в форме человеческой фигуры.
Мальчик затаил дыхание, с трепетом всматриваясь в кишащие по ту сторону уродливые тела огромных чешуйчатых тварей. Их глаза горели алым огнем, а из ноздрей вырывались струи раскаленного пара, готовые сварить заживо любого, кто рискнет к ним приблизиться. Как же отец живет с ними бок о бок? Да еще это темное мрачное небо, никогда не знавшее солнца…
– Минута прошла, милый, – женщина взяла сына за руку. – Пойдем. Он скоро вернется.
– Вернется? – сердце мальчика трепетно сжалось. – Сегодня? Это возможно?
– Да, – кивнула женщина. – Ты уже большой, сынок, и тебе предстоит сделать выбор. Помнишь об этом? Таковы древние правила. Ты ребенок жителей двух миров, и тебя никто не вправе удерживать здесь. Можешь остаться со мной или уйти вместе с отцом. Решать только тебе. Слушай, что тебе подскажет сердце.
– Но там тьма, полная чудовищ, – испуганно шарахнулся ребенок.
– Ну, ведь твой отец там живет, – вздохнула женщина. – Значит ему хорошо в том мире. Вдруг и тебе понравится.
– А ты была по ту сторону, мама?
– Да, но я не могу с тобой говорить об этом. Я не хочу влиять на твой выбор.
Солнце уже клонилось к закату, когда из-за белой мраморной колонны вышел высокий мужчина, одетый в черный длинный балахон, из-под которого выглядывали обутые в старые кожаные сандалии ноги. Подойдя к мальчику, он медленно опустился рядом с ним на колени.
– Как твое настроение, сын? – с улыбкой спросил он. – Ты готов?
– Никаких агитаций, Кейлер, – предупредила женщина. – Он должен решить сам. Только сам.
– Успокойся, Ауриша, – произнес мужчина, кладя свои руки мальчику на плечи. – Я чту правила вашего мира. Чту и склоняю голову.
Губы женщины тронула едва уловимая улыбка. Она подошла ближе к своему сыну, присела возле него на коротко постриженный газон и тихо сказала:
– Скоро ты получишь имя, сын, которым сможешь по праву гордиться. Сегодня ты должен решить свою судьбу. Что бы ты ни выбрал, это будет твоя жизнь. Главное, не торопись. Все как следует обдумай.
– Если я уйду с отцом, я смогу тебя видеть, мама? – спросил мальчик, ковыряя носком ботинка кротовую нору.
