Между делом следил за реакцией экзаменаторов. Увидев, что на их лицах появилась какая-то заинтересованность, продолжил с воодушевлением:
Как-то раз – была среда –
Приключилася беда.
Занедужила дивчина,
Что за напасть, в чем причина?
Лекари уж сбились с ног,
Но помочь никто не мог.
Хуже было Ярославне,
Хоть сидела она в ванне,
В коей плавали пиявки,
И напрасно пила травки.
Ни экстракты, ни настойки
Не подняли ее с койки,
Угасала с каждым днем,
Изнутри горя огнем.
Царь не спал совсем ночами,
Ходил с красными очами,
Исхудал Иван, постился,
Сутки напролет молился.
Но однажды на рассвете
Ни в носилках, ни в карете,
А пешком пришел старик,
То ль узбек, а то ль калмык.
«Передайте, что я лекарь,
Знатный травник и аптекарь,
Могу вылечить царевну,
Из девицы изгнать скверну,
А зовут меня Талгат,
Будет царь мне только рад».
Донесли Ивану весть,
Тот велел старца привесть.
Говорит: «Мне Ярославну
Исцелить ты должен справно,
Доверяю как врачу
И тебя озолочу.
А не сможешь – так и знай –
На себя тогда пеняй».
Молвил седенький старец
Держа посох за конец:
«Черви выползли из почвы,
Ими накормите дочь вы,
Без гарнира и приправ,
Лишь добавьте в яство трав».
И достал он из котомки,
Споро развязав тесемки,
Два пучка травы душистой
Протянул рукою мшистой
Удивленному царю:
«Эти травы я дарю!
С вас не смею просить платы
Ни алмазов в шесть каратов
И ни злата с серебром
Подпишите лишь пером,
Вы никчемную бумажку…»
«Утомил ты, старикашка,
Мне давай скорей снадобье,
Уж надеюсь, не угробит
Твой загадочный рецепт
Мою дочку – ясный свет –
Ярославну, чей недуг
Словно обухом нас вдруг
Оглушил и озадачил,
Весь народ, меня тем паче
Все ж таки я царь, отец!
Ярославну под венец
Я еще вести мечтаю…
Дай бумажку прочитаю».
Вперил очи в письмена…
«Разобраться без вина
В этой вязи мне непросто…
Лет почти уж девяносто
Прожил честно на планиде,
А таких словес не видел.
Эй, служивый, ну-ка быстро
Позови сюда министра.
Он у нас мастак известный,
Разные читает тексты».
Вот проходит пять минут,
Берендея в зал ведут.
Царь сует ему листок
Мол, прочти-ка нам, дружок.
Тот вертел и так и сяк
Тяжело вздохнул, обмяк:
«Нет, царь-батюшка, идей»
Грустно молвил Берендей.
Царь в сердцах всплеснул руками:
«Издевается над нами
Этот иноземный лекарь!
Ну-ка, говори, калека
Признавайся сей момент
Что за странный документ?»…
Я прервал свое выступление, потому что Рязанов уже махал руками, давясь от смеха:
– Уф, достаточно, Сергей Андреевич! Надо же, Пушкин вы наш, повеселили.
– И ведь в лицах как изобразил, царя-то как, а! А Берендей! – присоединился Михалков.
Еще бы, вещать голосом Эраста Гарина – мой фирменный конек со студенческих лет, когда при встрече с сокурсниками, чьи помятые лица говорили о бурно проведенном накануне вечере, я брезгливо морщился: «Какая отвратительная рожа». А берендеевскую строчку я и вовсе прочел голосом «нашего дорогого и любимого» Леонида Ильича.
– Мне кажется, товарищ Губернский доказал, что достоин учиться в стенах этого учреждения, – подытожил Данелия. – Вы как думаете, коллеги? Ну что ж, Сергей Андреевич, поздравляю, вы приняты на курс к Эльдару Александровичу. Вы уже знаете, наверное, что занятия начинаются 1 декабря? Сейчас подпишем ваш экзаменационный лист, и можете быть свободны.
Через несколько дней последовал звонок от Цвигуна, пригласившего меня к себе в гости. В смысле, не домой, а на Лубянку, хотя, вероятно, он сам считал рабочий кабинет вторым домом. По телефону о причине вызова Семен Кузьмич говорить не стал, и только оказавшись в его кабинете, узнал, чем было вызвано мое приглашение.
Выяснилось, что Цвигун собирался всего-навсего меня проинформировать о ходе продвижения нашего альбома на Запад. Его человек оставил записи группы «Aurora» в стенах нескольких звукозаписывающих компаний, среди которых значились всемирно известные «Olympic» «Air» и «Abbey Road». Через какое-то время ему отзвонились представители всех студий, предлагавшие, несмотря на двусмысленные тексты, приехать и подписать контракт на выпуск пластинок. Естественно, засланный казачок выбирал вариант посолиднее, и в итоге остановил свой выбор на студии «Olympic». Сумма контракта на выпуск 1 миллиона виниловых дисков составила 700 тысяч фунтов стерлингов чистыми. Причем, как сказали «дипломату», если бы группа уже была раскрученной, то разговор шел бы о деньгах на порядок выше, так что за следующий альбом можно было ждать еще лучшего предложения. Первый транш на срочно созданный валютный счет человека Цвигуна должен был поступить уже в ближайшие дни.
– Сергей Андреевич, вы упоминали, что вам для вашей группы нужно будет какое-то оборудование?
– Хотелось бы оборудовать приличную студию в Москве. Если вы не против, мы с ребятами прикинем, во сколько это может вылиться.
– Надеюсь, лишнего не насчитаете? – немного натянуто улыбнулся Семен Кузьмич.
– Постараемся не наглеть. Но если будет издан дополнительный тираж пластинок, то, сами понимаете, валюты прибавится. Можно будет потом еще что-нибудь прикупить.
– Намек ясен, однако пока рано делить шкуру неубитого медведя.
Мне показалось, что Цвигун выглядел как-то странно, словно находился не в своей тарелке. Но списал это на утомленность, и так дел у зампреда КГБ выше крыши, и я тут еще со своими альбомами.
А спустя пару дней вечером как гром среди ясного неба ведущий программы «Время» со скорбным выражением лица сообщил о скоропостижной кончине Председателя Комитета Государственной безопасности СССР Юрия Владимировича Андропова. У меня едва не вывалилась изо рта уже откусанная, но еще не пережеванная часть бутерброда с ветчиной. Как так?! Он же должен умереть в феврале 1984 года! Или ему помогли уйти пораньше? Глядя на мое изменившееся лицо, Валя испуганном поинтересовалась, как я себя чувствую
– Спасибо, уже лучше. Просто слишком много откусил, чуть не подавился.
В эту ночь я так и не уснул.