Отец вдруг резко сменил тему.
— Так, а пока, — заявил он, — я не хочу, чтобы ты работала с животными.
— Я понимаю твое беспокойство из-за случившегося, — ответила она. — Только Уинстон… особенный. Он — не проблема.
— Может, и особенный, — возразил отец, — но он, как и те вирусы, представляет собой неизведанную область. Мы не знаем, что он такое, следовательно, он — опасность. И давай не будем спорить.
— Погоди, это еще не все, — выпалила она. — Об Уинстоне. Очень важное.
Его глаза метнулись от дочери к водоему. На черной воде покачивались осколки льда.
«Господи, как же в двух словах рассказать все?»
— Я стимулировала его развитие, — призналась она. — В матке. Уинстон появился на свет таким, каким ты его только что видел. Тот же рост. Вес. Он родился уже полностью сформировавшимся.
Отец в своей обычной манере разложил все по полочкам:
— Ты вырастила его до полной зрелости? Внутри плексигласового ящика? Не может быть!
— Я ускорила процесс. — Она пропустила мимо ушей слова отца. — Пусковой механизм был встроен. Мне оставалось только привести его в действие. Это было не очень трудно.
— Что же было самым сложным?
— Выключение пускового механизма. В случае неудачи Уинстон мог умереть от старости месяц назад. Мне надо было отыскать способ остановить это на генетическом уровне.
— Миранда, — медленно проговорил отец. — Тебе пришлось искать способ остановить — что?
— Старение. Смерть.
— И каков результат?
— Я нашла «тормоз». И встроила его.
Отец пристально смотрел ей в лицо.
— Не может быть!
— Ну почему? Из-за того, что открыла его именно я?
— Потому, Миранда, — ответил отец, — что проводимое тобою исследование не имеет хронологии. Взялось из ниоткуда. И конечно, потому что это ты — не публиковавшая научных работ, не обеспеченная средствами девчонка шестнадцати лет, экспериментирующая самостоятельно, втайне от всех. Без посторонней помощи, орудуя несколькими украденными приборами, вне поля зрения научного сообщества, без нормативов, руководящих принципов и всякого контроля.
Она перебила:
— Пап, семнадцати. Для протокола. Уже две недели.
Его рот раскрылся в изумлении и тут же закрылся. Обычно одна из секретарш напоминала ему, что надо подарить дочери несколько роз и чек. Миранда наблюдала, как на его лице обозначается выражение досады.
— Если все сказанное тобой — правда, — вернулся отец к вопросу о генезисе Уинстона, — тебе удалось одним махом перескочить целый процесс.
Она именно выскочила из рамок их хронологии. А что такого?
— Ничего загадочного тут нет, — торопливо проговорила Миранда. Ее десять минут почти истекли. — Все естественно, как в природе. Ученые настолько заняты генным картированием и клонированием мышек, что никому даже в голову не приходит выйти в мир и устроить проверку генетическому коду. А мне пришло. Вот так я сделала настоящее открытие.
Теперь она целиком завладела вниманием Эббота.
— Ты обязательно должен увидеть это своими глазами, — сказала Миранда. — Давай приблизимся к нему.
Она спрыгнула на уступ ниже.
— Миранда, поднимись сейчас же. Это опасно.
— Ну, чуточку поближе. Чтобы он тебя получше рассмотрел. И ты тогда поймешь.
— Он же совершенно непредсказуем.
— Да нет же, вполне предсказуем! — упорствовала она. — Он — чудо. Ты ведь знаешь закон последствий, не охваченных умыслом. Когда результаты нельзя предвидеть заранее.
То ли ее убежденность, то ли его любопытство способствовали этому, но мостик через пропасть между ними все же как-то выстроился. Эббот скинул свой плащ спортивного покроя и спустился к дочери. Она соскочила еще на один уступ, он — следом. Она не стала подзывать отца к самой воде. Он был достаточно близко.
Миранда развернула последний сверток — еще один омар. Она опустила его на лед в нескольких футах от ее ног.
— Уинстон, держи! — крикнула она.
Монстр появился. Он чувствовал себя в воде как дома, его зеленый спинной плавник быстро рассекал воду, оставляя расходящийся след. На этот раз он не красовался и не строил из себя развеселого дельфина. Он резко притормозил сразу за омаром и, пробив тонкий лед, поднялся из воды по плечи, обратив морду к ним.
Морда Уинстона была столь необычайна, что могла показаться и отвратительной, и завораживающе красивой. Не существовало привычных критериев, чтобы дать ему оценку. Голова чуть приплюснутая, ноздри черные, расширяющиеся, кожа блестящая. Губы, по форме напоминающие человеческие, но абсолютно бесцветные. Зубы не удались: кривые, со следами гниения, слишком слабые и кое-где обломанные от разгрызания костей. Гены лягушки затормозили рост кожи черепа, и в результате на голове образовались пузырьковидные мешочки. Наполовину высунувшись из льда, монстр потянулся к омару и принялся сдирать панцирь. Затем впился зубами в брюхо и вытянул внутренности, как спагетти. При этом он делал вид, будто двое на берегу его совершенно не интересуют.
— Привет, Уинстон, — сказала Миранда.
Коротенькие обрубки ушей повернулись.
— Как ты, мой маленький принц?
Монстр заговорил. Это был не лай и не уханье. Очень напоминало искаженную человеческую речь: длинная серия гортанных смычек и булькающих звуков. Он словно рассказывал о чем-то весьма значительном.
— Это его родной язык, — пояснила Миранда. — Если внимательно слушать, можно уловить конкретные слова. Почти на английском. Думаю, у него дефект подъязычной кости. Четко формировать звуки Уинстон не может, но у него определенно есть что сказать. И он понимает меня.
— Ты сама себе сотворила домашнего питомца. Попугая. И выучила словам.
— Нет, все вышло как-то странно. — Миранда оглянулась на отца. — В день своего рождения он уже знал, как надо говорить. Он появился из инкубатора с готовым словарным запасом.
— Хватит выдумывать! — оборвал ее отец.
— Говорю тебе. Самой не верилось. Но это продолжается.
— Что именно?
— Он все помнит.
Отец пренебрежительно фыркнул:
— Миранда!
— Он помнит прошлое, — продолжила она. — Мое прошлое.
— Так, стоп.
— У него мои воспоминания, как ты не понимаешь? Я принесла из дома коробку со своими игрушками. Перемешала их с игрушками от «Гудвила»[20]. Он рассортировал их. Мои выложил отдельно.
— Ты утверждаешь, что память жестко «зашита» в генетический код?
— Может быть, не жестко, а запрограммирована в него. Почему бы и нет? Как наследственные заболевания. На клеточном уровне они становятся частью нас. Обмен веществ. Клеточные связи. Называй как хочешь.
