– Что?
– Эти рисунки. Ты так смотришь на них…
– Ничего, – Кэрролл пытливо поджимает губы. – Просто…
– Просто… – Молли боится даже дышать.
– Это ведь ты нарисовала?
– Да.
– И эта женщина…
– Это тоже я.
– Я так и подумала.
– Правда? – Молли в ярости сжимает руки.
«Это ты! Ты! Ты! – кричит она в своей голове. – Ты, а не я! Слышишь?!»
– Я тоже иногда этого боюсь, – говорит Кэрролл, не замечая ее гнева.
– Боишься чего?
– Забеременеть, – она снова глуповато улыбается.
«Нелепая дура! Кого она хочет обмануть?!»
– Мне кажется, это уничтожит все, во что я верю.
– Во что ты веришь? – Молли снова смотрит на рисунки Кузы.
– Все, что я делала. Вся моя жизнь, – Кэрролл оборачивается. Смотрит на Молли голубыми глазами. – У тебя нет вина?
– Что?
– Красного вина? – она смущенно опускает голову. – Раз уж ты знаешь о том, что было в библиотеке, то, думаю, не осудишь и за это.
Чертово любовное гнездышко Кауфмана. Молли приводит сюда Кэрролл, все еще надеясь разглядеть за этими родными голубыми глазами сознание Кузы.
– Если ты кому-то и должна здесь нравиться, то это он, – говорит Молли.
Они сидят на мягком диване и ждут. Розовые подушки пахнут фимиамом. На столе в плоских чашах лежат виноград и персики. Тяжелые голубые шторы скрывают окно. Пара гладкошерстных кошек нежится на клетчатых пуфиках.
– Он гомосексуалист? – спрашивает Кэрролл.
– Смутил розовый цвет? – вкрадчиво спрашивает Молли.
– Кошки.
– Что?
– Если мужчина может позволить себе собаку, то он заводит собаку, – Кэрролл тяжело вздыхает. – А кошек обычно заводят женщины и гомосексуалисты.
– Так у тебя были кошки?
– У меня был Хак, – она заставляет себя улыбнуться. Смотрит на старые часы, висящие на стене. – Кауфман всегда опаздывает?
– Не знаю, – Молли вспоминает рисунки. Вспоминает купидона. Вспоминает все, что может помочь, но в голове пустота. – Он не всегда был гомосексуалистом, – говорит она.
– Не всегда?
– Когда-то он был влюблен. В женщину, – Молли вглядывается в голубые глаза Кэрролл. Ничего. Никаких намеков на воспоминания. – В Кузу.
– В Кузу? – Кэрролл хмурится. – Ты хочешь сказать…
– В меня, – слово дается с трудом.
– И ты…
– И мне не всегда нравились женщины. – Тишина и напряжение начинают действовать на нервы.
Кэрролл смотрит на кошек. Смотрит на окно. Смотрит на часы. Смотрит на что угодно, кроме Молли. А Молли… Молли смотрит на ее лицо, на волосы, на ее тело. Вспоминает все. Замечает все, кроме того, что вокруг. Что если сегодня она сможет вернуть себе свою жизнь? Предвкушение вызывает дрожь, которая подчиняет себе тело. Это чужое тело. «Я сберегла его, – хочет сказать Молли Кузе. – Сберегла его для тебя». Она пытается улыбнуться, но губы дрожат. Она не отступится. Нет. Если Куза не хочет вспоминать, она заставит ее это сделать, чтобы забрать то, что принадлежит ей.
– По-моему, здесь холодно, – говорит Кэрролл.
– По-моему, ты просто напряжена, – Молли прикасается к ней дрожащей рукой. – По-моему, мы обе напряжены.
Кэрролл кивает.
– Сейчас бы вина.
– Или сигарету, – Молли улыбается. Улыбается самой себе. Улыбается этому родному лицу. Сегодня она вернет его. Сегодня она заставит Кузу стать собой. – Ты должна расслабиться.
– Легко сказать.
– Ты должна понравиться Кауфману.
– Я попытаюсь.
– Не надо пытаться. Просто сделай это и все!
Молли ругает себя за несдержанность. Так она только все испортит! Так она ничего не добьется. Ей нужно успокоиться самой и заставить успокоиться Кэрролл.
– Возьми, – она протягивает ей пачку сигарет. Одну из тех, что каждый раз приносил купидон вместе с едой. Немного табака. Немного марихуаны. – Конечно, не вино, но тоже помогает расслабиться.
Молли смотрит, как Кэрролл прикуривает. Тонкие губы обхватывают фильтр. Легкие втягивают едкий дым.
– Что-то не так? – спрашивает Молли, видя растерянность на лице Кэрролл.
– Я не знаю, – она выдыхает дым. Смотрит на сигарету.
Куза должна знать, что это, и бояться, потому что так она не сможет притворяться, играть. Молли жестом предлагает затянуться еще раз.
– Не бойся, от этого никто не умирал.
– А ты будешь?
– Я?
Молли вспоминает, как «поплыла» в прошлый раз. Ничего схожего с вином. Мысли путаются. Звенят в голове далеким эхом. Разговаривать сложно. Думать сложно. Все кажется повторением уже повторившегося. Молли улыбается. Последние мысли нравятся ей, потому что сейчас прошлое намного лучше настоящего. Даже для Кузы.
Молли берет у Кэрролл зажигалку и тоже закуривает. Сердце бешено бьется в груди, но дрожь проходит.
– Помогает, правда? – спрашивает она.
– Угу, – Кэрролл откидывается на спинку дивана.
Короткая юбка поднимается вверх. Молли смотрит на ее колени, на которых она знает каждый шрам, каждую ссадину, оставшуюся с детства.
– Ты была непоседливым ребенком, ведь так?
– Не то слово! – Кэрролл улыбается, выпускает в потолок клубы дыма.
– А я не помню… – Молли заставляет себя не смотреть на колени Кэрролл. – Не помню, каким было мое тело в молодости.
Желание прикоснуться подчиняет мысли. Прикоснуться к своей жизни. К своему телу.
– Как думаешь, каким оно было? – Молли осторожно касается коленей Кэрролл. Шрамы. Такие знакомые. Такие родные.
– Кто?
– Тело, которое сейчас принадлежит мне, – Молли поднимается выше. Чувствует подушечками пальцев гладкую кожу. Наслаждается. Вспоминает.
– Я не знаю, – голос Кэрролл звучит где-то далеко.
Молли подвигается ближе. Пепел падает на кровать. Она улыбается.
– Нужно задерживать дым.
– Что?
– Когда затягиваешься, задерживай дым в легких, – Молли смотрит на нее, подавая пример.
Далекий мир заполняет сознание несуществующими звуками.
– Вот так. Да, – собственный голос эхом возвращается назад. Множится. Сливается с музыкой, которой нет. Тело расслаблено. Беспечно. – Умная девочка, – шепчет Молли. Затягивается. Выдыхает дым в открытый рот Кэрролл. – Держи его…
Кэрролл кивает. Голубые глаза наливаются кровью. Молли касается рукой ее талии. Поднимается выше.
– Думаешь, Кауфман оценит это?
– Не знаю, – Кэрролл шумно выдыхает. Заходится кашлем. – Считаешь, нужно было надеть бюстгальтер?
– Ты скажи.
– Думаю, это неважно, – Кэрролл смотрит на губы Молли мутным, ничего не выражающим взглядом. – Каково это, быть высшей?
– Высшей? – Молли пытается подобрать слова. – …Необычно.
– Необычно… – Кэрролл закрывает глаза. Облизывает губы. Ждет, призывно приоткрыв рот.
