— Представь, два дня тому назад просыпаюсь я среди ночи оттого, что Даниил, голубчик, бродит туда-сюда по коридору и бормочет «Смерть диктатуре, смерть диктатуре», и так добрых два часа кряду!
— Ох…
— Ладно. Давай выпьем какао, съедим по ломтику чудного сыра с плесенью и будем собираться.
К тому времени, как Дэниэл подъехал, Терри уже была одета и причесана, и сидела на краю постели, нервно комкая в пальцах платок и наблюдая, как Виктория аккуратно пакует ее жалкие пожитки в модный малиновый саквояж.
— Добрый день.
— Что в этом дне, по-твоему, доброго, ты наш славный поросеночек, — неприветливо откликнулась Виктория, даже не повернув головы, чтобы взглянуть на младшего брата.
— Я просто поздоровался. Как твои дела, Тереза, — проговорил он, косясь на нее.
Странно, до сих пор Терри было абсолютно безразлично, как она выглядит, но, перехватив его взгляд, она вдруг ужасно смутилась и, пунцовея от неловкости, принялась отворачиваться, закрываясь руками.
— Не смотри, Дэнни, я выгляжу жутко.
— Это ничего… понятно… тебе нездоровилось…
— Я думала, ты зайдешь навестить меня, но, наверное, у тебя были дела поважней.
— А я думал, ты не захочешь меня видеть.
— Правда? Почему?
— Не знаю…
Дэниэлу тоже было страсть, как неловко, он не знал, куда девать себя и свои руки с пышным букетом белых тюльпанов. Он долго мялся в дверях палаты, переступая с ноги на ногу, пока, наконец, не решился переступить порог и отдать Терри цветы.
— Вот.
— Спасибо, какие чудесные цветы. Тебе необязательно стоять и ждать здесь, Дэнни, можешь пока выпить кофе. Кафетерий на втором этаже.
Дэниэл благодарно кивнул и вышел, по пути умудрившись с размаху налететь на дверной косяк. Из коридора донесся его сдавленный вопль. Терри подскочила на кровати.
— Дэнни… ты ушибся? Сильно?
— О. Нет. Я чувствую себя прекрасно. Спасибо, что спросила.
Терри подождала, пока отдаляющееся эхо его шагов стихнет в коридоре, потом встала, положив букет на покрывало, бросилась в ванную и схватила тушь и пудру. Подкрасила изможденное лицо и поняла, что похожа на самого грустного на свете клоуна.
— Ой…
Пришлось умыться и начать сначала… через полчаса Виктория осторожно приоткрыла дверь ванной.
— Не хочу подгонять тебя, дорогая, но пора ехать, если мы хотим попасть домой до темноты.
— Минуточку, — пробормотала Терри, отчаянно силясь не завидовать Виктории, которая в любых обстоятельствах выглядела безупречно, просто умывшись холодной водой поутру.
— На самом деле наш поросеночек приходил к тебе каждый день, — сказала Виктория ни с того, ни с сего, заставив Терри обмереть с расческой в руке.
— Что?
— Только стеснялся зайти и стоял в коридоре.
— Что?
— По-моему, ты ему очень небезразлична.
— Что?!
Виктория благоразумно отпрянула, вспомнив о новообретенной привычке Терезы бросаться на людей, предварительно вооружившись острыми и опасными предметами.
— Я не имела в виду ничего плохого…
— Но ты имела в виду что-то плохое! Ужасно плохое!
Виктория сделала грациозный жест холеной ручкой, унизанной бриллиантовыми колечками, браслетами и перстнями.
— Тереза, пойми, ты поступаешь глупо, поощряя этого бешеного звереныша. Я подозреваю, ты совсем ненарочно, и все же. Готовишь ему суфле и прочие деликатесы. Позволяешь сопровождать себя, когда ходишь за покупками или на благотворительные мероприятия…
— Что за глупости. Суфле. Дэнни любит суфле! Что же ему, умереть с голоду? Он просто пытается вежливым со мной, вот и все! Вы с Китом оба всегда ненавидели его и всячески изводили!
— Неправда…
— Нет, правда! Ты засунула его голову в духовку, а потом Дэнни начал страшно заикаться, и ты его все время дразнила, и Кит тоже, и твой отец! Издевался над собственным сыном! Уму непостижимо! Что вы за люди!
Виктория поняла, что эту битву ей не выиграть и предпочла ретироваться куда-то, где, как надеялась Терри, принялась мучиться угрызениями совести. Что до самой Терри, то она все еще была слишком слаба для столь сильных эмоциональных вспышек. Утомленная, она присела на край чаши огромной ванны и прижалась горячей и влажной щекой к желто-розовой мраморной стенной плитке.
— Надо остановиться, о Боже, ведь это мои самые родные и близкие люди. Я не имею права судить их слишком строго, ведь я и сама не без греха. Никто из нас не безгрешен. И я еще должна перестать разговаривать сама с собой вслух. Немедленно. Прямо сейчас.
Приняв столь бесспорно мудрое решение, Терри вышла из ванной, сделала пару шагов и врезалась в стальной крепости препятствие.
— Нельзя ли полегче! Черт! Это были мои ребра!
— Я ненарочно, Дэнни, извини…
Не мешкая ни секунды, Дэниэл отодвинул ее от себя. Непонятно, отчего сестра заподозрила его в различных гнусностях. Взгляд, который он устремил на Терезу, был преисполнен глубокого сочувствия, но и только. Красавец-Гиацинт был молод, неправдоподобно хорош собой, одет в потрясающее кожаное пальто и, конечно, не мог испытывать к глупой курице вроде нее ничего, кроме жалости.
— Терри… не лучше ли отвезти тебя домой? К твоим родным?
Терри содрогнулась, представив обеспокоенную мать, четырех сестер, бесчисленных кузин, бабушек и теток, которые будут щипать ее за щеку и кормить сдобными пирожками.
— Нет!
— Почему?
Терри объяснила.
— А я-то думал, ничего хуже быть не может, когда твою голову запихивают в духовку, — проговорил Дэниэл угрюмо. — Что насчет сиделки. Кто-то все равно должен присмотреть за тобой, пока ты совсем не поправишься. Врач сказал, у него имеется на примете приятная, тактичная пожилая дама…
— Которая будет щипать меня за щеку и кормить пирожками? Нет, спасибо. Кит сказал, что возьмет отпуск и побудет со мной.
Хотя они оба знали, что Кит ничего подобного не сделает. Уж наверняка не после своей триумфальной встречи с инвесторами, когда он принял твердое решение форсировать проект Девятьсот Двадцать — самый масштабный и грандиозный проект в истории Корпорации. Проект, которому предстояло раз и навсегда изменить индустрию дальней и ближней связи, обеспечить работу сотням тысяч людей и принести прибыль в триллионы империалов, сделав «Ланкастер Индастриз» самым дорогим предприятием в истории человечества. Ввиду великих планов, Киту было некогда думать о жене. А после того, как спутница жизни едва не оттяпала ему ухо, не особенно и хотелось.
Подумав о своем несчастном муже и об их несчастном браке, Терри привычно зарыдала.
