юный древолюд попытался как-то осмыслить свое положение. Он догадался, что пауки-людоеды похитили его во сне. А вот укусили они его при этом или нет — неизвестно. По крайней мере, он ничего такого не чувствовал. Странно, ведь эти восьминогие твари обычно похищают младенцев, а древолюдов старшего возраста просто кусают и уходят, зная, что рано или поздно яд заставит укушенного самого отправиться на поиски Гнездовий, и тот не угомонится, покуда не найдет их, чтобы стать покорной жертвой вылупившихся паучат. Вот из этих самых гроздьев и вылупившихся.
Не давало покоя Симуру и лицо, увиденное им в полусне. Конечно, это могло быть всего лишь бредом. Да и откуда здесь взяться другим древолюдам, если он сам попал сюда только благодаря коробчатой «трехкрылке», созданной Осгутом, обладающим удивительными знаниями и способностями. Так что, конечно, бред. Да и какой смысл предаваться бесплодным размышлениям, когда нужно думать о том, как ему вырваться из ловушки, прежде чем пауки превратят его в жратву. Пока что было тихо, но обманываться не стоило. Если он здесь, значит, восьминогие твари имеют на него виды.
Время шло, но в Гнездовьях ничего не менялось. И не только в них. Казалось, весь мир застыл в неподвижности. Все тот же туман окружал гроздья паучьих кладок. Разве что стало чуть светлее. И еще было очень тихо. Среди древоветвей Отвесного мира никогда не было столь совершенной тишины. Жужжали мухли, скрипели клешнями раки-короеды, выводили свои трели певуны. А здесь словно все замерло в испуге перед чудовищной мерзостью этого места. Пауки-людоеды, которые не гнушались никакой добычей, наводили ужас не только на древолюдов, но и на все живое.
Руки, ноги, да и все тело Симура затекли, но сдаваться он не собирался. Пальцами рук, которые были относительно свободны, он начал разрывать паутину — нить за нитью. Высвободив кисти, дотянулся до паутины, опутывающей бедра. Разорвав ее, юный древолюд сумел немного согнуть ногу в колене и пнуть тяжи, что охватывали стопы. Несколько судорожных рывков — и ноги его обрели подвижность. Остальное было проще простого. Симур поднялся и окончательно сорвал с себя паучьи оковы. Настроение его мгновенно изменилось к лучшему.
Теперь он может бороться. Раздобыть бы еще обоюдоострый шип, и пауки ему станут нипочем. Однако никаких шипов поблизости не оказалось. Гнездовья были подвешены на кривых и бугристых ветвях бесхребетника, из которого даже дубинки толковой не сделаешь. Ничего, в крайнем случае он их зубами рвать будет. Пауки только с виду страшные, а так — не прочнее мухли. Подбадривая себя таким образом, Симур начал тихонько пробираться вдоль коры дерева великана, чтобы как можно дальше оказаться от Гнездовий, покуда их обитатели не заметили, что пленник освободился. Увы, план его не удался.
Он не заметил сторожевой нити, протянутой вдоль единственного пути, пригодного к отступлению. Едва заметное содрогание паутины — и все в Гнездовьях пришло в движение. Черные силуэты, стремительно перебирая изогнутыми ногами, ринулись к нему со всех сторон. Симур и охнуть не успел, как был окружен громадными пауками. Бисеринки глаз, рассыпанных по всей головогруди, уставились на него без всякого выражения. Жвалы беззвучно сжимались и разжимались, словно обитатели Гнездовий хотели что-то сказать, но не могли подобрать слов. Странно, но эти отвратительные создания, похоже, и не думали нападать на юного древолюда, который в этот миг и сам стал похож на паука.
Чего они выжидают? Едва Симур задался этим вопросом, как сверху, прямиком в безмолвный круг, образованный паучьим скопищем, скользнула вдоль паутины еще одна фигура. Упала на все конечности перед пленником и… с трудом распрямила спину. Впрочем, не в полный рост, словно ей было трудно стоять на двух ногах. Юный древолюд отшатнулся. Рассветное видение вовсе не было бредом. Перед ним стоял… его брат-близнец, казалось, навеки потерянный в один страшный миг нападения пауков-людоедов на Город. Он не успел получить имени, потому что его давали только тем, кто сумел пережить младенчество. Симур мысленно называл его просто Братом или Близнецом.
— Брат… — выдохнул он. — Это я, Симур! Нас одна мать родила…
Близнец смотрел на него без всякого выражения, поочередно открывая глаза. Он открыл рот, словно хотел ответить, но, кроме сиплого стона, у него ничего не вышло. Симур с ужасом догадался, что Брат не умеет говорить, ведь воспитавшие его пауки и сами безгласны.
— Выведи меня отсюда, Брат! — попросил юный древолюд, не очень надеясь, что тот его понимает. — Мне страшно здесь. Они же меня живьем сожрут…
Снова в ответ раздался только сиплый стон. Выражение глаз близнеца не изменилось, но лицо исказила судорога. Симур почувствовал, что в душе этого древолюда-паука происходит какая-то борьба. Наверное, он тоже узнал его. Ну, может, и не узнал, а ощутил какое-то несоответствие с привычной картиной мира. С младенчества братишка видел перед собой только паучьи морды. Быть может, и себя он считал такой же вот тварью, с головогрудью, отблескивающей красноватым бисером немигающих глаз, а потом мельком увидел в дожделодце отражение своего подлинного лица, и внутри него что-то сдвинулось. И вот теперь перед ним стояло такое же двуногое, двурукое и двуглазое существо, как и он сам…
Пока они играли в гляделки, пауки так же бесшумно и неуловимо, как появились, вернулись на исходные позиции. Казалось, путь свободен и юный древолюд может убираться подобру-поздорову, но он не мог сдвинуться с места. Он столько думал о том, как однажды встретит брата, мечтал об этом, надеялся на встречу и боялся ее, и потому теперь не мог просто так уйти. Нужно как-то убедить близнеца пойти с ним! Но как его уговорить, если он не понимает слов? Может, просто перешагнуть сторожевую паутину и поманить брата за собой? Зачем-то он приволок свое подобие в Гнездовья? Хотел, наверное, сделать пищей для паучат, но пауки почему-то не стали кусать пленника. А вдруг они тоже «узнали» в Симуре брата-близнеца своего воспитанника? Это полная чушь, как сказал бы Осгут.
Как же его не хватает сейчас, подумал юный древолюд. Пусть бы отвесил затрещину-другую, но растолковал бы эту путаницу с пауками и братом-близнецом. Симур переступил нить, обернулся и поманил брата за собой. Тот остался безучастен. Правда, лицо его опять болезненно сморщилось, и сиплый стон жалобно прозвучал в настороженной тишине, что окутывала Гнездовья. Симур понял, что не сможет больше сделать ни шагу. Если близнец не хочет покидать это страшное место, он тоже останется здесь. Останется, покуда не пробудит в брате древолюда. И… будь что будет…
— Я здесь останусь, — сказал Симур и снова переступил
