— Вы имеете в виду их временных равноправных партнеров противоположного пола?
— Полагаю, да, — не очень уверенно ответил прокурор.
— У одной из женщин был такой партнер, но я его не интересовал. Он предпочитал проводить время или с женщиной, или с младшими воспитываемыми партнерами. — Заминка осталась позади. Кирилл обрел уверенность и, явно рисуясь, поинтересовался: — Если хотите, ваша честь, я могу рассказать об этом подробнее.
Журналисты встретили предложение дружным, но негромким хихиканьем.
— В подробностях нет нужды, — медленно ответил судья, потирая подбородок. — По большому счету меня интересовало одно: помните ли вы свою маму?
— Как ты там оказалась, дура?
— Оскорблять обязательно?
— Учитывая обстоятельства…
— Палыч, рот прикрыл, — жестко бросил Дохлый. После чего повернулся к Анне и соорудил на лице извиняющуюся улыбку: — Мой друг превосходный профессионал, но отсутствие у него воспитания — дополнительная плата, которую вам придется платить за сотрудничество. Или не придется: если Палыч вас достал, вы имеете право расторгнуть контракт прямо сейчас. В этом случае мы оставим за собой десять процентов от аванса за беспокойство, а остальную сумму я немедленно верну на ваш счет.
Дохлый вел себя предельно вежливо, много улыбался, судя по косвенным признакам, был опытным ломщиком, рвущим любые сети на завтрак, однако Анне он почему-то нравился гораздо меньше напарника: хмурого, злого и грубого Палыча. Улыбчивый Дохлый казался легким, слишком веселым, а в Палыче чувствовались сила и несокрушимая уверенность — именно то сочетание, в котором молодая женщина нуждалась сейчас больше всего. И плевать на манеры.
Поэтому Анна качнула головой, коротко отвечая на вопрос Дохлого, и вновь повернулась к его мрачному напарнику:
— Я делала пересадку и не собиралась покидать аэропорт. Мне говорили, что такая схема безопасна.
— Беременным здесь в принципе делать нечего.
— Теперь я это знаю.
Анна ожидала еще одной «дуры», но Палыч промолчал. То ли окрик Дохлого подействовал, то ли сжалился и не стал добивать попавшую в беду женщину.
— К тому же срок был еще маленький…
— Для них — очень удачный, — вздохнул Дохлый. — Семь месяцев — вполне можно рожать. Что, собственно, вы и сделали.
— Я об этом не подумала.
— Расскажи, как все было, — велел Палыч, оставив без внимания глупое замечение молодой женщины.
Дохлый кивнул, показывая, что нужно подчиниться, и Анна приступила к рассказу, суть которого она излагала еще в самом первом письме наемникам.
— Схватки начались в самолете. Врача на борту не оказалось, помогали только стюарды и какая-то женщина из пассажиров, так что я едва не умерла от страха, пока мы садились. Из аэропорта поехали в больницу, кстати, весьма неплохую, ухоженную… Явно частную. Я потом еще думала, что мне повезло со страховой компанией: обеспечили идеальные условия… — Ближе к концу короткого рассказа Анна стала сбиваться, было видно, что воспоминания о тех событиях даются ей крайне тяжело. — В «Скорой» мне стало совсем плохо, так что дальнейшее почти не помню, наверное, чем-то накачали. Но я родила, мой Костя появился на свет… Я помню его крик. Я помню его голос. Я могу узнать его голос…
История прервалась коротким всхлипом, однако воды молодой женщине никто не предложил, теплого слова — тоже. Два человека, которых ей рекомендовал связанный с незаконным бизнесом одноклассник, молча ждали продолжения рассказа.
— Когда я проснулась, они сказали, что он умер. Что мой Костя умер… У меня не было визы на пребывание, поэтому страховая немедленно отправила меня домой. — Анна тяжело вздохнула. — Сначала я ни о чем таком не думала, потом удивилась, что мне не переслали тело. Написала письмо. В страховой компании ответили, что Костю кремировали, я возмутилась, решила приехать, разобраться, но в консульском центре мне сказали, что я внесена в «черный список».
— Причина?
— Махинации со страховкой.
— Ловко, — хмыкнул Дохлый.
Заявление женщину покоробило, однако от комментариев она воздержалась.
— От бабушки мне осталась квартира в центре столицы, я ее продала, а вырученные деньги потратила на фальшивые документы и ваш контракт.
— Мы получили только аванс, — уточнил Дохлый.
— У меня есть вся сумма.
Одноклассник предупредил, что без денег наемники и пальцем не пошевелят. А они, эти самые ребята, назначившие встречу в маленькой квартирке на окраине города, стали для молодой женщины последней надеждой.
— Сама зачем приехала? — грубо осведомился Палыч. — Ты понимаешь, что можешь помешать?
— А вы понимаете, что мой сын может быть жив? — Анна вытряхнула из пачки длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась, после чего продолжила: — И если он жив, я должна быть здесь. Я никому не верю, даже вам. Я хочу принимать участие в поисках. Я…
— Где твой муж? — перебил женщину Палыч. — Ну, в смысле, отец ребенка. Где он?
— Сбежал, когда узнал, что я забеременела.
В принципе, любви там и не было, просто секс. И неожиданное решение Анны оставить последствия этого самого секса. На Гришу она обиды не держала и поддержки от него не ждала.
— Родители?
— Они ждут… Надеются. Как и я, надеются, что Костя жив. А он…
— Мертвый, если судить по документам, — заметил ломщик.
— Я хочу, чтобы вы проверили.
— Как?
— Не издевайся над девочкой, Дохлый, — хмуро велел Палыч. — Ты знаешь как: надо искать деньги. Это самый верный след.
— То есть вы допускаете, что Костю могли похитить?
Анна надеялась. Сама понимала, что вероятность благоприятного исхода мизерная, но надеялась. Верила. И потому она с такой радостью ухватилась за слова Палыча.
— Тебя срисовали в самолете и подсыпали лошадиную дозу метилэргометрина или какой-нибудь другой дряни, чтобы вызвать преждевременные роды. Еда была со специями?
— Кажется…
— Туда и махнули.
— Кто?
— Кто-то из стюардов работает на «ангелов», — как маленькой, объяснил Палыч. — Они высматривают потенциальные цели и сообщают о них на землю.
— Но зачем?
— Вариантов много, — развел руками Дохлый. — Например, подсуетился коммерческий детдом.
— Все равно не понимаю, — растерялась Анна. — Объясните, пожалуйста.
— Если коммерческий детский дом заявит, что ему на крыльцо подкинули младенца, то он автоматически получает дотацию из казны — четыреста тысяч в год.
— Ого! — не сдержался Палыч. — Четыреста штук? Я думал, меньше.
