Безлюдие земель означало, что в кои то веки новые территории не придется завоевывать. Армия может остаться отправиться в одну из восточных провинций и навести порядок среди местного населения, никак не желающего отдавать свои земли правительственным чиновникам для строительства железной дороги. А на заморские территории можно спокойно отправлять вооруженных поселенцев. До тех земель они доберутся и без кораблей — море узкое, даже на простой лодке при хорошей погоде можно за три-пять дней пересечь.
Переселенцы, обосновавшись на другом берегу, лучше любых договоров, прочно закрепят за правительством права на новые земли; заодно можно избавиться от голи и рвани с нищих кварталов, разрастающихся, словно парша на теле торговых и промышленных городов. Надо им только что-нибудь посулить. Что-нибудь такое, что заставило бы их добровольно убраться, избавить от своего мерзкого присутствия приличных горожан.
— Плодородные земли! Леса, полные дичи! Изобилующее рыбой побережье! — надрывались на перекрестках мальчишки, торгующие газетами. — Теплые зимы! Бескрайние земли! Ничейные! Приезжай, выбирай любую! Селись на ней, строй дом, охоться, рыбачь — и эта земля станет твоей! Чем раньше приедешь, тем больше получишь земли! Земли за Крайним морем! Получи землю бесплатно! Приезжай и бери сколько хочешь!
Побирушки и попрошайки жалких городских окраин, неудачливые торговцы, нищие клерки, отставные солдаты, мелкие воришки, испитые наемники, ловкие мошенники, растерянные иммигранты, авантюристы и перекати-поле — многие, очень многие с готовностью откликнулись на призыв. Снимались семьями, домами и целыми улицами, паковали свой скарб в расшатанные повозки, натягивали над ними полукругом полотно, запрягали измученных лошадей и тощих мулов, а то складывали нехитрые пожитки в скрипучие тачки и тележки — и бесстрашно пускались в долгий путь. На плодородные земли, к изобилующим рыбой побережьям. За новой жизнью. За лучшей долей.
Скорее, скорее! За Крайнее море! Позже приедешь — меньше достанется!..
— Эд сказал, что с радостью возьмет нас с собой — его отряд будет охранять большой караван, который собрала гильдия торговцев, — продолжала уговаривать сестру Эльза.
Она почти не врала. Если и привирала — то немного, и только про ту часть, что "с радостью".
Возвращение в столицу Эда — первое с тех пор, как восемь лет назад брат ушел из дома, Эльза сочла подарком судьбы. Ведь не поедут же через весь мир две молодые женщины в сопровождении одного только старика-отца? Тем более, что отец уже готов передумать — никуда, мол, он не поедет, сил нет.
Брата Эльза не узнала — детская память хранила расплывчатый образ худого юноши со светлыми, как ясное небо, глазами. Теперь перед ней стоял закаленный испытаниями, продубленный ветром, прокопченный солнцем незнакомец с белесым шрамом, пересекающим левую щеку. Тяжелые сапоги с исцарапанными звенящими шпорами, потертая кобура револьвера на широком поясе с массивной металлической бляхой, жилетка из пропитанной пылью грубой кожи. Резкие движения, грубые жесты. И пасмурные, всегда прищуренные глаза в тени широких полей шляпы.
За прошедшие годы Эд стал командиром небольшого отряда наемников, выглядевших отъявленными головорезами и решивших, что на массовом переселении можно неплохо поживиться: наняться в охрану, а по пути, может, еще и пограбить менее подготовленных к неожиданностям дальней дороги путешественников.
Когда Эльза кинулась к нему — возьми с собой! — он только скривился:
— Только баб мне еще в дороге не хватало! — но в итоге уступил долгим, жалостливым мольбам Эльзы, процедив сквозь зубы: — Так и быть.
Едва получив от него согласие, Эльза кинулась к сестре. Если уж она уговорила того страшного незнакомца, в которого превратился брат, Илву она и подавно уговорит.
— Илва, миленькая, ты только подумай — совсем другая жизнь. Ведь должен же быть на этом свете такой угол, где она возможна. Эти земли — наверняка как раз такое место.
— Нет, не поеду, — снова покачала головой Илва. — Я вообще не знаю, как на земле работать — чего мне там делать?… Разве что устроить бордель… А что — прибыльное может оказаться дельце, — и она громко, сипло рассмеялась своей невеселой шутке.
Циничные слова, а еще больше — страшный каркающий смех резанули Эльзу будто по самому сердцу.
— Но почему? Почему?!
Эльза не понимала — не понимала, почему сестра не спешит оставить позади ту грязь, в которой вынуждена жить.
А Илва смотрела в лицо младшей сестре и думала, как же объяснить это ей, к счастью, не испытавшей и десятой доли того, что выпало старшей. Илва еще дышала, еще ела и пила, еще разговаривала, но сама она лучше других знала, что надломленное уже никогда не срастется. За какие-то пять лет она превратилась в измученную и безразличную ко всему на свете потаскуху. Ей больше ничего не хотелось. Совсем ничего.
Даже лучшей жизни.
— Не поеду, — только и сказала она.
* * *
И вот наша принцесса села в красивую карету, запряженную шестеркой быстрых лошадей…
— Таких же, как наша?
Костлявая кляча со стертыми зубами и такими загрубевшими губами, что они уже не чувствовала уздечки, была настолько стара, что, казалось, давно должна была пасть замертво. Сердитый мул, впрочем, выглядел чуть покрепче.
— Таких же. Даже лучше… Словом, принцесса вместе с рыцарем и целой свитой придворных отправилась в сказочную страну.
— А принцессе не было страшно ехать так далеко?
— Ну что ты! Нет, конечно! Ведь с ней ехал ее брат. Странствующий рыцарь был очень рад поехать в волшебную страну вместе с принцессой. А поскольку путь был все-таки очень далекий, он собрал в дорогу целый отряд других… рыцарей. Под их защитой можно было ничего на свете не бояться.
* * *
— Слышь, Эд, — привалившись спиной к седлу, подал голос Свищ, один из его головорезов, тощий, бородатый, с неровными зубами и замызганной косынкой на грязной шее. Каждый вечер, на привале, как следует хлебнув из большой бутыли и сдвинув на затылок заляпанную широкополую шляпу, он неизменно затягивал одну и ту же песню. — Ты ведь обещал нам в дорогу девку. И не привел. Что ж нам теперь, бедным солдатам, делать?
О том, что речь шла о её старшей сестре, Эльза поняла не с первого раза и не со второго. А когда поняла — то не сразу смогла поверить, что брат, пусть и превратившийся за годы отсутствия в страшного чужака, мог пообещать такое. Однако, когда хлебнувший лишнего Свищ однажды озвучил, что "согласен взамен и на твою младшенькую", Эльза похолодела от ужаса — она поняла, о какой такой "девке" шла речь раньше.
