Гелдингом. Возможно, то, что произошло с людьми, повлияло и на животных, но не так серьезно. Сегодня самки рождаются очень редко. Возможно, это наказание за преданность, вселенски несправедливая расплата за то, что собаки веками шли с нами бок о бок.
Мы единственные люди на острове, и это хорошо, потому что остров не такой уж большой. Мы живем на нем впятером, но порой я думаю, что было гораздо лучше и не так тоскливо, когда нас было шестеро. Он называется Мингалей. Так его называли, когда ты был жив. Он находится на Атлантическом побережье бывшей Шотландии. Дальше на запад ничего, кроме океана и затем Америки, и мы почти уверены, что и ее нет.
На севере находятся Паббей и Сандрей, низкие острова, где мы пасем овец и лошадей. Еще севернее лежит большой остров Барра, но мы там не бываем, и это очень обидно, потому что там много больших домов с разными штуковинами. Но там что-то произошло, и теперь эта земля считается небезопасной. Очень странно всю жизнь проплывать мимо такого большого острова с замком посреди гавани и ни разу не высадиться там. Это как зудящая царапина на спине, до которой не можешь дотянуться. Но папа говорит, что на Барре тебя ждет что-то похуже царапин. Поскольку именно это странное нечто убило его родителей, мы туда не плаваем. Это злополучный остров, и сегодня там живут только кролики. Даже птицам он не по душе. На моей памяти чайки ни разу не садились на его мокрый прибрежный песок.
На северо-востоке от нас находится длинная низкая гряда островов под названием Уист и остров Эрискей. Эти места более удачливы, и мы часто там бываем. Там нет людей, зато много диких животных и мест для выращивания дикого картофеля. Раз в год мы отправляемся туда на неделю, чтобы собрать урожай ячменя и овса со старых полей. Иногда мы плаваем туда повикинговать. Это слово придумал папа: мы отправляемся в путешествие на несколько дней, ночуем в домах на островах и занимаемся мародерством, словно древние мореплаватели на огромных кораблях из книжек. Но мы не плохие: мы просто ищем полезные вещи из старого мира, инструменты и материалы в заброшенных домах, чтобы выжить. И, конечно, книги. Оказалось, книги очень хорошо хранятся, если держать их подальше от сырости и крыс. Они легко могут прожить сотни лет. Чтение — еще один способ выжить. Полезно знать, откуда мы пришли, как мы здесь оказались. Но самое главное для меня заключается в другом: хотя эти низкие и пустые острова — все, что я видел в своей жизни, когда я беру в руки новую книгу, я словно открываю дверь в новый мир и путешествую в пространстве и времени.
Даже в необъятном море и бескрайних небесах может стать тесно, если не видишь ничего другого.
Вот кто я такой. Наверняка ты знаешь все о себе, точнее, знал. Потому что ты, разумеется, мертв и мертв уже давно, как любой человек, когда-то живший на планете.
Почему я говорю с мертвым человеком? Мы еще вернемся к этому вопросу. Но пора продолжать историю. Я прочитал достаточно книг, чтобы знать, с чего начать.
Если бы не красные паруса, вряд ли бы мы поверили ему.
Лодка, идущая с северо-запада, была заметна уже на горизонте, гораздо дальше, чем любое судно с белыми парусами на фоне бледной дымки. Ее красные паруса потрясали своей яркостью и притягивали взгляд. Так внезапный крик нарушает долгую тишину. С такими парусами нельзя подкрасться незаметно. Их откровенная яркость напоминала цвет маков. Возможно, мы доверились этому человеку именно из-за этого. Из-за парусов, его улыбки и историй.
Никогда не доверяй тому, кто рассказывает красивые истории, до тех пор, пока не узнаешь, зачем он это делает.
Я был на Сандрее, когда увидел паруса. Я устал и злился. Все утро я пытался спасти якорь, упавший с лодки Фёрга на прошлой неделе. Тяжелая работенка, которую он должен был сделать сам, но брат заявил, что не умеет нырять так глубоко, как я, и что якоря на деревьях не растут. Позже, разобравшись с якорем, я пытался спасти барана, застрявшего в узкой расщелине между скалами на пастбище. Он не поранился, но, как и многие бараны, был упрямым и неблагодарным и потому не давал мне закинуть на него веревку. Эта зверюга дважды боднула меня рогами. В первый раз он попал мне прямо по подбородку, да так сильно, что сломал зуб. Я выругался и снова попытался закинуть веревку. Тогда баран боднул меня еще раз, по руке, ободрав кожу на костяшках. Я облизывал кулак и ругался самыми грязными словами, как вдруг увидел на горизонте лодку.
Неожиданная вспышка красного заставила меня замереть. Я был слишком потрясен, чтобы связать вкус крови во рту с цветом парусов, но я никогда не отличался прозорливостью, как, например, моя сестра Джой. Она всегда угадывала, что родители вот-вот вернутся домой, и предвидела шторм в ясный день. Теперь я не очень верю в такие вещи, но верил, когда был ребенком и мало о чем задумывался. Когда мы с Джой беззаботно бегали по острову, счастливые и переживающие лишь о том, когда наступит ужин. В те дни я считал ее прозорливость чем-то таким же повседневным и реальным, как холодная вода ручья возле нашего дома. Повзрослев, я решил, что это были лишь совпадения, и поскольку Джой навсегда исчезла за черной скалой на вершине острова, не самые надежные совпадения.
Если бы она действительно была прозорливой, она бы не полезла за своим воздушным змеем и не погибла бы в одно резкое и одинокое мгновенье. Если бы Джой действительно была прозорливой, она бы подождала, пока мы вернемся на остров и поможем ей. Я видел воздушного змея, застрявшего в расщелине, и знал, что мы могли достать его мотыгой, и никто бы не пострадал. Но Джой попыталась добраться до него самостоятельно. Она поскользнулась и упала со скалы высотой более семисот футов туда, где волны, достигающие скорости в две тысячи морских узлов, разбивались о первый неподвижный объект на своем пути: черный отвес скалы позади нашего дома. Джой не дождалась нас. Эта упрямая кроха всегда была нетерпеливой, всегда старалась поспеть за Фёргом и Бар и делала все, что и они, несмотря на свой юный возраст. Позже Бар сказала, что Джой всегда торопилась, потому что чувствовала, как мало времени у нее
