— Вы думаете? — с сомнением спросил Сюэли.
Сюэли так много копировал и приносил домой из архива, что скоро у него образовался завал бумаг. Как-то, когда он разбирал документы у себя на столике, к нему в комнату прокралась, напрыгнула и обхватила его сзади някающая Саюри. Заглянула ему через плечо.
— Ой, Курама Тэнгу! Ня! Кавай…
— Погоди. Это не ня и не кавай, — одернул ее Сюэли, отбирая ксерокс с фотографии японского военнопленного, который он снял в самом начале своей работы в Чертоге. — Это военный преступник. И это не… подожди, как ты сказала?
— Это Курама Тэ-энгу, — капризно заныла Саюри. — Я зна-аю… Он такой же в фильме… И в старом, и в новом… С Номурой Манса-аем…
— Что значит "такой же"?
— Ну, так же одет… и глаза такие жуткие… Курама Тэнгу в нескольких фильмах в такой одежде.
— Да кто такой Курама Тэнгу? Как это пишется?
— Лесной дух горы Курама! Демон такой!
Саюри кокетливо наваляла иероглифы соком по столу, одной рукой обнимая Сюэли за шею. Сюэли посмотрел на иероглифы, не удержался и начал ржать.
— Тянь-гоу. Понятно. То есть и это вы свистнули у китайцев. Ну, нормально, я ничего другого не ожидал.
— Нет, это была пьеса театра Но, очень древняя.
— Ага, древняя. Древнее, чем царства Ся и Шан.
— Ну, пусть мы и взяли у вас, а все-таки мы много придумали всего вокруг.
"Много придумали чернухи", — подумал Сюэли, но, не зная, как сказать по-русски 惊悚 jing song — «чернуха», вслух произнес лишь: — Много придумали странных и мрачных идей.
— Послушай. Курама Тэнгу — это такой мститель. Он появляется ночью. И он помогает людям! С ним есть мистические ассоциации… можно так сказать.
Сюэли слушал, как ни странно, очень внимательно. На ксероксе фото был тот самый военнопленный, которого доставила в штаб разведка 5-й армии и который со странным торжеством поведал о том, что дедушка Сюэли продал им, японцам, то, что поможет им победить в войне. Что это — он не сказал. Больше он, кстати, вообще ничего не сказал, хотя у него, по-видимому, спрашивали. Сюэли пристально, тяжелым взглядом смотрел на Номуру Мансая на дисплее наладонника Саюри и напряженно думал, что это означает: Саюри некоторым образом «узнала» незнакомого ниндзя и назвала его Курама Тэнгу за общий облик. Она могла бы сказать что угодно, но у нее вырвалось именно это, а слово не воробей. Русские же разведчики объясняли, что взяли именно этого языка за экзотичность и нестандартное облачение. Решили, что такой может знать, соответственно, что-нибудь нестандартное. "А он и был из засекреченного подразделения "Курама Тэнгу", они же с собственной формой, со своими знаками отличия… Боже моё! Вот так они и выглядели!!"
— Ня-я, — подлезла к нему под локоть Саюри.
— Не ня, — сурово сказал Сюэли. — Но я могу согласиться, что это сугой. В некотором смысле.
У него забрезжила мысль: возможно, его дедушка был связан не с Квантунской армией вообще, а именно с отрядом "Курама Тэнгу"? Если Леша согласится, что это имеет смысл, это знание сузило бы поиск.
— Тебе нравится Номура Мансай? — удивилась Саюри.
— Да. Мне нравится Номура Мансай, — твердо сказал Сюэли. — Он молодец.
В Институте Конфуция Сюэли с учениками стали понемногу приближаться к теме "Бамбук и светлячки", которая была заявлена в качестве темы конкурсного сочинения в конце года.
— Пишите, кто как умеет: "Когда древний правитель Шунь умер и был похоронен на горе Цзюишань, на берегу Сянцзяна… «Шунь», «цзю-и» и «сян» я вам напишу… жены оплакивали мужа на его могиле".
— И заляпали кругом слезами весь бамбук, и он стал пятнистый?
— Я к этому веду. Молодец, уже что-то читала. Да, в провинции Хунань вот такой есть пятнистый бамбук. Нет-нет-нет, здесь сверху элемент «белый». Помнишь шутку? 王 wang (князь) посмотрел на 皇 huang (император) и говорит…
— "Что за радость быть императором? Вон, вся голова побелела!"
— Уже помнишь. Хорошо. И вообще здесь иероглиф huang не нужен, даже правильно написанный. Подумай, что здесь уместно. Росший кругом бамбук от их слез покрылся пятнами. Да, и с тех пор пятнистый бамбук в литературе стал символом тоски по любимому человеку… Не надо второй раз слово «гора». И так понятно, что гора. Эти два иероглифа тоже не путайте. Для них есть мнемоническaя подсказка: 比 bi увещевает 北 bei: "Женились уже, для чего разводиться-то?". Видите — в bei словно бы двое отвернулись друг от друга с презрением?
— Вэй-лаоши, ведь про бамбук и светлячков написано, наверное, очень много?
— Вы даже не представляете себе, насколько много. К сожалению, в современном Китае, когда какой-нибудь авангардный, эпатажный литератор захочет написать что-нибудь свежее и оригинальное, обычно выясняется, что все это уже было написано, обсосано эпигонами, спародировано и потеряло свою актуальность… приблизительно в третьем-четвертом веках до нашей эры, — медленно сказал Сюэли, тщательно подбирая слова.
— А по какому же принципу вы… как вы выбираете, что нам дать в диктанте?
— "Ученый муж весь в книги погружен. Их очень много есть, но достоверней и надежнее всего, он думает, лишь основные шесть канонов", — сказал Сюэли.
Диктанты он всегда давал из головы.
Как-то Леша застал репетицию сцены, в которой студент Чжан дает взятку коменданту общежития, где живет Ин-Ин, чтобы тот выделил ему там комнатку. Сцена, разумеется, точно повторяла разговор студента Чжана с настоятелем монастыря Пуцзюсы из "Западного флигеля", о том, нельзя ли ему снять в монастыре келью для занятий. Там это тоже было благовидным предлогом для того, чтобы приблизиться к Ин-Ин.
— В платочке этом шёлка цзяосяо
Подарок самый скромный. Речи нет,
Чтоб впору рангу вашему пришёлся.
— Эге, да тут пять лянов серебра!
Приличьям дань немыслимо щедра.
Сейчас на кухне два словца скажу —
И мигом нам чайку сооружу.
— Зачем так хлопотать из пустяка!..
А тут нам хватит закусить слегка.
Сюэли развязывал огромный узел. Коменданта играл Сюй Шэнь, полезник (с кафедры геологии и геохимии полезных ископаемых). Они с Сюэли спелись до невозможности и, садясь за импровизированный столик, изображали, как выпивают вместе примерно три даня — точно, что не чая, — постепенно расстегивая рубашки и снимая туфли.
— Так вот, почтеннейший, войдите в положенье:
Вы знаете, в каком пренебреженье
У нас наука и ученый труд:
Ведь в комнате моей, как в зале Будды,
Повсюду это… пыльных свитков груды,
Но в шуме постоялого двора
Не почитаешь книгу до утра!
