— В принципе ты бы легко отделался, — сказал мужчина. — Если бы я на тебя не наткнулся.
— Сэээээр? — отозвался сурикат, почти завалившись набок.
Шадрах отступил еще на шаг, не отводя дула от его головы.
— Я о том, что у тебя в башке полно умного железа, — пояснил мужчина.
И сжег суриката дисперсионной волной, оставив только шею и голову, которая рухнула на кучу пепла. На лице запечатлелось изумленное выражение, словно обреченное замереть навсегда.
Раздался страдальческий обескураженный вопль:
— Рыбееццццссссс!
Мужчина аккуратно подобрал уцелевший орган за гибкое ухо и перенес на кухню. Головы наемников создавались таким образом, чтобы в случае чего несколько дней существовать отдельно от тела. Пусть даже в шоке, даже страдая нарушением ориентации, а то и с поврежденным мозгом, сурикат еще мог пригодиться. Он еще мог послужить подходящим орудием мести.
Отыскав на кухне простой клей, Шадрах намазал им обожженный срез на шее суриката. Зверь оглушительно стонал и плевался. Мужчина обшарил ящики, нашел небольшое блюдо, приложил к нему отсеченную голову и подержал обеими руками, давая клею застыть.
Потом уставился в глаза сурикату, пронзительные, сверкающие от боли, и сказал:
— Мне по хрену, как тебя звали раньше. Теперь будешь Иоанном Крестителем, сукин ты сын.
Некстати захихикал — и резко оборвал смех, потому что вдруг ощутил, сколько в нем кроется гнева, злости, которые любой ценой надо было сдерживать до поры до времени. Всему свое место.
Сурикат ответил:
— Я тебя прикончу. Своими зубами раскушу твои глаза.
Тогда Шадрах воспользовался кухонным прибором (кто-то умный назвал эту штуку «все-в-одном») и, превратив его в клещи, вырвал зверю все зубы. Тот перенес и это последнее унижение, вскрикнув лишь раз или два. Затем мужчина заткнул кровавую течь во рту, запихав туда посудную тряпку, словно кляп, и тварь успокоилась.
— Сволочь, — произнес Шадрах. — Думаешь, ты лучше чудиков, которые ошиваются по пустырям? Думаешь, ты больше, чем обычная мудреная машинка?
В одном из ящиков лежали целлофановые пакеты. Мужчина выбрал самый вместительный, опустил туда суриката, запихал пакет в огромный карман плаща и сообщил:
— Так, Иоанн Креститель, мы идем под землю. По-моему, здесь, на свету, мне больше делать нечего.
* * *
Шадрах поел в кафе в районе Канала, не обращая внимания на придушенный скулеж из кармана и косые взгляды официанта. Разум сверхъестественно прояснился, как если бы мужчине наконец удалось избавиться от мусорных залежей прошлого.
Великая стена, окружившая город, запечатлелась перед глазами почти как под микроскопом. Казалось, достаточно было слегка прищуриться, и мужчина сумел бы различить каждую царапину, каждую щербину на ее слепой, иссеченной временем поверхности. Мигающие под палубой кафе фонарики вспыхивали так, как ему никогда не доводилось видеть: оранжевые полыхали языками костра, голубые — дразнили небо, готовое в любую секунду раздавить его своей необъятностью.
Ветер с моря доносил такое многообразие ощущений, что можно было жить одним дыханием: соль обжигала лицо и, конечно же, слабо пахло пеной, но была еще подспудная сладость, схожая с любимыми духами Николь. Неужели эта самая сладость постоянно витала в воздухе, а Шадрах и не замечал?
Теперь мужчина знал наверняка: он был обречен вернуться в подземелья. Это не глупый шанс, не случайное совпадение — это рок, и Шадрах устремится ему навстречу, перекосив рот в звериной ухмылке. Надо же было настолько раздуться самодовольством, чтобы хоть что-то в мире воспринимать как должное, хотя бы запах, послевкусие, эхо.
С особенным напряжением и в то же время неторопливо, предвкушая каждый кусочек, мужчина доел картошку с морским окунем, оставил на столе плату и покинул знакомое место — покинул, как он понимал, уже навсегда.
Подземка. Он десять лет не бывал там, и кто знает, насколько за это время все изменилось, исказилось, выродилось? Отчего-то Шадрах, как маленький ребенок, думал, что нижние уровни вовсе сгинули с тех пор, когда он их покинул, что они развеялись подобно кошмарам, от которых он безвозвратно проснулся. И почему такое место должно существовать? Этот вопрос намертво цеплялся за другие, давным-давно затерянные в темных и глухих коридорах. Временами дальние, угасающие вопли подземелий долетали до слуха мужчины, но тут же тонули среди миллиона других голосов, сумбурно шептавших о выживании. Так что же там, внизу? Уж точно не прошлое.
* * *
Узкий проулок. Небо втиснулось в щель между высотными зданиями. Изобилие мусора — консервные банки, пластиковые коробки с гнилыми объедками, дохлые звери, — все, что какие-то оригиналы решили не сбрасывать за городскую стену. Под шелестящими ворохами — порог в царство древности, заурядный эксплуатационный люк, крышку которого, чуть поднапрягшись, можно поднять одной рукой. Мужчина знал и более нормальные входы, но этот позволял путешественнику, проявив известную осторожность, миновать целых два нижних уровня и остаться незамеченным. Элемент неожиданности мог сыграть решающую роль.
Когда Шадрах застыл у мрачного преддверия, ветер затих, будто умер; угасли грохот и шипение машин на воздушных подушках и даже Иоанн Креститель перестал бесполезно дергаться в кармане плаща. Мужчина не слышал ни звука, лишь собственное учащенное дыхание. Круглая серая крышка принялась расти и расти, пока не заполнила собой весь мир. Казалось, из-под нее доносились голоса нижних уровней, желая отравить свет солнца. Подземка мало-помалу овладевала реальностью, точно легчайшая греза, перерастающая в тяжелый кошмар.
По ту сторону люка Шадраха поджидал скользкий клубок из червей и пиявок, это их невнятные писки слышал мужчина, и вся эта пульсирующая сизая масса ждала, когда он вернется домой. Образ внезапного, кишащего личинками мрака. Кап-кап воды. Предчувствие скрежета гигантских машин. Тьма. Резкие звуки головизоров, плюющихся зеленым светом за запертыми дверями в отгороженных коридорах. Тьма. Несмотря на все усилия разума, Шадрах понимал: внизу его накроет личная преисподняя. Водя поезда по пустырям и свалкам, он видел такое, чего горожане и представить себе не могли, но сейчас согласился бы на что угодно, лишь бы не возвращаться под землю. Нет, он туда не хочет. И не пойдет.
Мужчина единым движением открыл портал, ринулся в грязную дыру, вцепился в лестницу, уходящую в глубину, и захлопнул за собой крышку. Раздался гулкий звон железа. Шадрах прильнул к металлическим перекладинам. Затем пощупал отвратительно мокрую крышку, которую уже не сумеет поднять, потому что люки всегда запираются снаружи.
