— Хрена лысого, а не отсрочку, — отрезал Шайба. — Не надо гнать дешевый зехер, да у тебя только внутри коки на пять косарей захавано! Проиграл — плати. Нет — ставлю на счетчик. Ты мне сколько проиграл — три горсти? Завтра будешь должен шесть. Базар окончен.
Жалобно взывая к своим многочисленным богам, чинчорро удалился прочь.
— В очко слил, — пояснил Ильичу Шайба. И, понизив голос, поделился, — У этих лохов внутри, не поверишь, чистая кока. Ну я их и развожу помаленьку. С других-то вообще, кроме бинтов, взять нечего. А тут дело верное: с одного клок, с другого. Глядишь, на нормальную партию набралось.
— Партию? — так и вскинулся Ильич.
— Ну да, кило семь — не меньше. Интересуешься? Качество, правда, неважное — за тысячи лет малость пересушилась, однако раскумариться можно. В цене сойдемся. А поставку гарантирую: у меня тут в должниках, почитай, уже все латиносы ходят. Я их щипаю, но потихоньку, а вообще берегу — иначе кто мне в этом гадюшнике шестерить будет. Но если цену нормальную дашь, можно сотню-другую распотрошить.
— Партию… гм-гм… Партию купить, конечно, можно. Но вот только как ее переправить? — решил схитрить находчивый Ильич.
Шайба криво усмехнулся.
— Шпанюк ты идейный, базара нет, но меня за лоха держишь. Переправим — не сомневайся. — Он опять почесал свою дырку, а потом, видимо что-то решив, махнул рукой. — Эх! Ладно, Вовчик, давай по чесноку, без пурги. Есть у меня одна замутка. Верный навар. Но работать не с кем. Людей башковитых нету. Шушера одна. А с тобой можно и попробовать. Прибыля баш на баш. Согласен?
— Если дело верное, товарищ, то да, — поспешил согласиться Ильич, чувствуя на уровне своей дьявольской интуиции, что сейчас уголовный скажет ему нечто важное.
— Ну тогда выйдем, браток, в коридор, — вставая, Шайба распахнул свой революционный пиджак и глазам Ильича предстало слово ЖОПА, нарисованное синим от соска до соска. Перехватив его взгляд, Шайба хохотнул. — По малолетке наколол. Знаешь, как переводится? Жду Освобождения По Амнистии. Хочешь и тебе такую регалку накатаем?
В коридоре он притиснул Ильича к стене и жарко зашептал в самое ухо:
— Слушай и запоминай: в камере о наших делах ни слова. Есть там кто-то ссученный, который на меня козломордому стучит. А мне этот крысюк бородатый со своими кентами во где, — Шайба энергично провел рукой по горлу.
Это он о фараоне, — понял Ильич и внутренне возликовал.
— Ты прикинь, я тут как только оказался, сразу поляну пробил, кто пахан. Думаю, зайду, проявлю уважуху. Сунулся — а меня его суки прямо на входе повязали, — с обидой исповедывался уголовный. — Обступили со своими свинорезами — не рыпнешься. Три часа так продержали, чуть пошевелюсь — ногами в печенку. Потом пришел пахан, пальцы веером. Посмотрел на меня как на шестерку последнюю и сказал, что мне ибис на голову только нагадил, что у меня нет даже одного нах!
— Ах! — поправил его Ильич. — Это он ах пытался найти.
— Да пошел он со своим ах нах..! Ну я, понятное дело, за ибиса осерчал. Говорю — слышь, дед, иди-ка ты к своей египетской маме с таким базаром. Не посмотрю, что тебе сто лет в обед — врежу промеж рогов, развалю до копыт, а дальше сам распадешься.
— И что фараон?
— Да он — ничего. А вот пацаны его меня с полчаса как мячик по полу валяли, а потом в пресс-хату засунули. К этим уродам, как их там, плати… пласто… На пластит похоже.
— Пластиноидам, — подсказал Ильич.
— Точно! Только не родилось еще той твари, которая Колю Шайбу запрессовать может. Они от меня сами на третий день съехали. Вместе с конем. Ну а меня сюда — к чинчорро на нары. Мне-то по барабану где сидеть. Я привычный. Но обидно, Ильич, понимаешь. Ведь опустил меня, сука! На том свете я бы этого крысюка в асфальт закатал.
Ильич понял, что настал кульминационный момент:
— Так за чем же дело, товарищ? Давайте действовать сообща.
— Братуха, — Шайба ухватил Ильича за шею и прижал его лоб к своему. — Так об этом и базар. Прояви ленинскую смекалку. Придумай реальный план. Собьем нормальных пацанов, сковырнем тварей, а уж потом раскрутимся. Только прикинь, сколько бабла здесь поднять можно.
— Какого бабла? — удивился Ленин.
— Реального. Ты только прикинь — сколько все эти саркофаги, урны, канопы на «Сотби» потянут? А сам козлорылый?! Особенно если продавать его не куском, а расчленить на лоты. Пошурупь мозгами — ты ж башковитый.
— Владимир Ильич, — внезапно высунулся в коридор настороженный Пирогов, — с вами все в порядке? Я, знаете ли, изрядно волнуюсь.
— Иду, иду, Николай Иванович, — успокоил его Ленин.
— Я там наши саркофаги уже хорошенько проветрил, — продолжал хирург, демонстративно игнорируя присутствие Шайбы. — Гигиена, она и в Африке гигиена — нужно тщательно соблюдать. Особенно когда скарабеи по камерам заразу разносят.
Видя, что уходить без него Пирогов не собирается, Ленин подмигнул стоявшему независимо уголовному — мол, договор заключен — и проследовал за врачом обратно в камеру.
«Надо все хорошенько рассчитать, — думал он, ворочаясь в чужом тесноватом саркофаге. — Пороть горячку нельзя, можно наломать дров…»
— Владимир Ильич! Вы не спите? — вдруг тихонько позвал из соседнего саркофага Пирогов.
— Нет-нет, не сплю. Что случилось?
— Запамятовал предупредить вас. Вы как заснете, можете случайно в свое усопшее тело вернуться — так уж не пугайтесь, батенька, это нормально.
— То есть как? — приподнялся в гробу неприятно пораженный Ильич.
— Ну я ж вам объяснял: то, что мы с вами в Египте оказались — это наши ба путешествие совершили, духовные двойники, способные покидать физическую оболочку человека и передвигаться где им вздумается. Однако поскольку мы с вами мумии молодые, неопытные, то с непривычки может обратно в тело выкинуть. Особенно если задремать и утерять над сознанием контроль.
— Так я лучше вовсе спать не стану!
— Ну-ну, — успокоительно, как неразумному дитяти, сказал Пирогов, — Тут, знаете ли, как в детстве: лежишь в постели, стережешь момент, когда сон придет. А потом выясняется, что уже утро — и ты опять проворонил и не увидел, как сон тебя свалил. Все равно задремлете, чай, день был хлопотным. Потому и предупреждаю. Отдохните, сударь мой, а завтра опять увидимся. Собрание ведь не окончено.
Взбудораженный неприятной новостью, Ильич еще с полчаса возился в саркофаге, переворачиваясь то на один, то на другой бок. Тихо посапывал рядом врач, жалобно бормотали что-то неразборчивое во сне чинчорро, богатырски храпел на всю погребальную камеру Шайба. И только Ленин напряженно думал, брать ему в соратники уголовного или не брать, ввязываться в настоящую драку или не ввязываться.
