«Ну да ничего, время есть. В конце концов, это у них не первое собрание и не последнее. А в моем распоряжении — вечность», — успокоился он, наконец, мыслью. И незаметно задремал.
Глава 15. Враг не дремлет
Очнулся Ленин, как и обещал Пирогов, в Траурном зале. Причем в самый пикантный момент: дурак-завхоз привел уборщицу. До сих пор пол в Траурном зале терли солдатики из Кремлевского полка, а тут на-те — женщина. Ильич даже не успел огорчиться, что опять недвижим: настолько заинтриговал его нежданный визит.
«Ты тут, Маруся, сделай генеральную уборку, — сказал завхоз. — Полы само собой, а еще стены помой, пыль протри. Для крышки гроба я выписал со склада финский стеклоочиститель. Чтоб сверкала. Охрана отключит сигнализацию — я рапоряжусь. Все запомнила?» Маруся кивнула. «Ну давай, милая, давай…» Завхоз игриво шлепнул ее по заду и вышел в подсобное помещение. Вслед за ним вышла, глупо улыбаясь, и Маруся. Но скоро вернулась.
Она принесла с собой колченогий стул и переносной приемник. Стул поставила в углу, а на него водрузила какой-то кубик, повозилась и вытащила из кубика вверх металлическую палку. Радиоприемник! — догадался Ильич. Отличная идейка! Он с интересом наблюдал за Марусей в щелку между веками. Пугливо косясь на хрустальный гроб с телом вождя, уборщица сняла пальто и повесила его на спинку стула, затем, воровато оглянувшись, просунула руку в рукав растянутого свитера, ловко вытащила оттуда розовый лифчик и спрятала в карман пальто. Полные груди под плотно обтягивающим свитером от этого немного опустились, но, как прозорливо отметил Ильич, не потеряли своей привлекательности. Помяв их обеими руками, Маруся облегченно вздохнула, сладко потянулась и накинула зеленый в пятнах халат. Это было лишнее. Без халата она нравилась Ильичу больше.
Уборщица достала из красного ведра с надписью «Хлорка» тряпку, отжала, бросила на пол и, наклонившись, принялась яростно тереть мраморную плитку. Груди ее ритмично покачивались под халатом. Раз-два, вправо-влево, влево-вправо. Ильич почувствовал легкое революционное возбуждение. И даже стал мысленно отдавать им команды — правой, правой…. раз-два, левой, левой… Из глубин памяти всплыло — революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг. А ведь и вправду — не дремлет. Ленин скосил глаза на свои брюки. Видно было плохо, но он чувствовал, нет, он твердо знал — враг не дремал.
Постепенно от лицезрения Маруси, прилежно возившей по полу мокрой тряпкой, Ильич завелся — и завелся не на шутку. Такое чувство охватывало его иногда на митингах, когда он кричал, безбожно картавя и яростно размахивая кепкой поверх тысяч голов. А многотысячная толпа то замирала, вслушиваясь в его чеканные фразы, то выдыхала в едином порыве громкоголосое раскатистое «ура-а-а», переходившее в дружный звериный рев, и отдавала с каждым его раскатом всю свою любовь и энергию. Это был почти что оргазм. Ильич наслаждася. Он купался в давно забытых ощущениях животного инстикта.
Маруся меж тем подбавила жару. Отойдя к стене и развернувшись спиной к саркофагу, она пошла на Ильича задом, вихляя в такт ритмичных движениий рук. Ильича обдало краской, совсем как от укусной кислоты, которой его протирали дважды в неделю. Зад нарастал. Все больше деталей можно было увидеть под нелепо задравшимся зеленым халатиком. Уборщица остановилась перевести дух. Утерла лоб, подняла юбку — это был почти стриптиз — подтянула обеими руками голубые байковые штаны с начесом. «Даст ист фантастиш!» — сказал про себя Ильич, всегда предпочитавший в момент плотских утех язык Гете. И понял, что увлекся.
Решив немного успокоиться, Ильич прикрыл глаза. Но перед ними стоял все тот же зад — как живой. Упругий, ярко-голубой, похожий на два огромных глобуса, перетянутых по меридиану глубоко врезавшейся резинкой. Вспомнилась Кубочка, потом Арманд, Наденька, почему-то Зиновьев, несовершеннолетняя эссерка навещавшая его в Шушенском, опять Арманд. Он лежал томясь и мучительно пытался вспомнить запах женщины…
И тут из приемника раздалось нечто такое страшное, что смысл его не сразу достиг ленинского сознания.
— Согласно опросу, проведенному Всероссийским центром изучения общественного мнения, — бесстрастно сообщил мужской голос, — уже 48 процентов россиян полагают, что тело Владимира Ильича Ленина должно быть вынесено из мавзолея и предано земле…
Зад исчез. Вслед за ним упорхнул куда-то и призрак Арманд. У Ильича все опустилось.
— Еще 37 процентов респондентов, — продолжал беспощадный голос, — не видят в захоронении ничего плохого. И лишь 22 процента опрошенных считают, что тело Ленина находится по праву там, где оно хранится сейчас.
По лицу Ильича заструился формалиновый пот. Столь обильно, что со стороны могло показаться, будто желтоватое лицо вождя залито слезами. «Не верю!» — хотел прокричать Ильич бессмертную фразу Станиславского, и прокричал бы, кабы не проклятые нитки.
— Таким образом, за последние шесть лет число тех, кто спокойно отнесся бы к перезахоронению Ленина, выросло, а доля тех, кто против такого решения, ощутимо снизилась, — заключил голос. — Категорически против перезахоронения готовы протестовать всего 9 процентов россиян.
Мозг Ильича лихорадочно заработал. Девять процентов. Девять! Партия большевиков в свое время не могла похвастать и этими цифрами. Нет, отчаиваться рано. Он уйдет на нелегальное положение. Он будет бороться. Он поднимет массы… Но как?!
А из приемника неслось что-то уже совсем непотребное.
— Возможно, вопрос о перезахоронении будет вынесен на всероссийский референдум. Число сторонников такого референдума, по данным ВЦИОМ… — Ильич определенно слышал фамилию этого товарища впервые, — растет ежегодно. Но в целом отношение к предложению о скорейшем перезахоронении тела Ленина оценивается абсолютным большинством российских граждан как умеренно-позитивное.
— Умеренно-позитивное! — мысленно взвыл Ильич. — Не зря я предупреждал, что русский человек — рохля, тютя, что каша у нас, а не диктатура. Что делать? Как лежать дальше? Ильич был в смятении. Как сохраниться в новых реалиях, а, главное, на кого опереться? Неужели партия настолько прогнила, что позволит превратить его тело в перегной!
— В случае попытки перезахоронения тела Ленина коммунисты намерены провести массовые акции протеста, — неожиданно успокоило его радио. — Об этом на пресс-конференции в Москве заявил лидер КПРФ Генадий Зюганов.
Слава Марксу! — возликовал Ильич. Есть еще стойкие товарищи. Радио хрюкнуло и из него раздался трубный, как у морского льва в период спаривания, голос товарища Зюганова. Он был настроен решительно:
