Нотариус: В пределах необходимости.
Эстеффан: А условия?..
Нотариус: Одно-единственное: согласие здесь поселиться.
Биллендон (задумчиво): Конечно, это не господин президент. Уж тог бы растрезвонил на всю Европу: они принимают меры для ликвидации спада, возрождают отечественное захолустье, свет в конце тоннеля, всякое такое, но было бы хоть понятно! А тут поневоле раздумаешься: сумасшествие, или афера, или…
Нотариус: У меня нет оснований сомневаться как в здравомыслии, так и в возможностях моего клиента.
Биллендон: Еще бы, коли вы его представляете. Но, может быть, тем хуже…
Аусель: Назовите это подарком судьбы, господин Биллендон.
Эстеффан: В конце концов, если этот Некто предлагает нам попуститься другими перспективами…
Биллендон (саркастически): Перспективами! Я довольно покатался по свету, видывал всякое… Нету здесь ни одного удачника. Съехались горемыки. Не разит ли от этих затей бесплатным супом, вот что хотел бы я знать.
Кулинар (ехидно): Доводилось пробовать? Супчик-то?
Биллендон: Нет, но знаю, кто его готовит, парень!
Кулинар, и впрямь служивший в сомнительном филантропическом заведении, приходит в себя не сразу.
Нотариус (Биллендону): Не хотите одалживаться – тем лучше! Можете открыть мастерскую. На первое время я обеспечил бы вас заказами из Ноодорта, в дальнейшем же мой клиент будет готов помочь вам любым достойным способом, исполнить любое ваше пожелание! Это ко всем относится, господа! Если у кого-то из вас имеется заветная неисполнимая мечта либо.., назовем это причиной для опасений – только намекните, шепните словечко! Будьте уверены, мы с моим клиентом не поленимся. (Очень серьезно.) Это не пустые слова.
Биллендон: Ай да Некто!..
Кулинар: Ваш клиент может гарантировать, что моя булочная.., которую он за свой счет восстановит, будет приносить нам приличный доход?
Нотариус: Было бы лучше обозначить точную сумму…
Кулинар.: Это после! Надо обмозговать. У меня ведь, господин нотариус, сами видите: дочери, они подрастут, понадобится приданое…
Нотариус: Можете не беспокоиться.
Доремю (робко): Смогу ли я завести оркестр?
Нотариус: Только пожелайте!
Доремю: Всего-навсего скромный духовой оркестр, господин Когль! Быть капельмейстером – мечта моя с младенчества.
Нотариус: Не слишком ли умеренное требование? Подумайте еще, господин Доремю!
Доремю (подумав): Инструменты должны быть самые лучшие – не та дрянь, что тускнеет после первого дождя!.. (Зажмурившись, взмахивает воображаемой палочкой.) Это будет великолепно! (Открывает глаза, в испуге.) Вы слышали?!
Кулинар (кулинарше): Потеха!
Доремю: Не слыхали?! Никто?..
Взмах несуществующей палочки был столь выразителен, что кое-кому впрямь почудилась музыка, смутно, на миг. Г-н Эстеффан уверяет, что это были первые такты увертюры к "Долицигенхаллю", совпадение могло бы вызвать интерес, однако не исключено, что музыкант сам об этом как-нибудь нечаянно после обмолвился.
Нотариус: Налейте ему!
Доремю (лепечет): Не надо!.. Извините меня, господа! Это все ваше вино, господин Когль. Я не привык, пить, мои дорогие роди гели были строги… Это было прекрасно! (Вновь неуверенно взмахивает руками.) Неужели сбудется?
Биллендон: Экая наступит благодать. Булочник испечет булки Аптекарь угостит пилюлькой. Лев пойдет рядом с ягненком, а Доремю сыграет на трубе!.. Остается господин Аусель. Эй, господин Аусель! Вам чего надо для счастья?
Г-н Аусель, словно разбуженный, вздрогнул и рассмеялся.
Доремю (в хмельной отваге): Да, пусть скажет!
Эстеффан. Позвольте, мы не вправе…
Кулинар: А чем он лучше других?
Доремю: Господа, я прошу, л требую.., и настаиваю! Пусть господин Аусель тоже скажет, чего он хочет!
Аусель (доверительно): Чуда, господин Доремю!
Доремю (не веря ушам): Как вы сказали?
Эстеффан: Это шутка, господин Доремю.
Аусель: И не думал шутить. Я желаю чуда.
Эстеффан: Странно слышать именно от вас. Представитель Науки…
Аусель: Ах, наука! (Поднимает бокал.) Уважаю науку! Давайте выпьем, господин Эстеффан, и возгласим соборне: веруем в вещество и энергию, в пространство и время, хотя не знаем о них ничего, никогда не узнаем, но веруем в них и веруем в истинность веры!..
Кулинар: Ваша правда! (Дочерям, строго.) Слушайте, вертихвостки несчастные! Собирать их в церковь – сущее наказание, господин Аусель! Позвольте стаканчик, налью!
Эстеффан: Ага, вот вам! Я всегда говорил: бесполезно отделять церковь от государства, пока образование в руках обскурантов! (Победоносно оглядывает общество.) Кулинар (дочерям): Выкатывайтесь, живее! Дверь закройте! (Эстеффану.) Не жениться бы вам никогда и детей не заводить: уж понятно, что из них получится!
Нотариус (перебивая): Какое чудо было бы вам угодно, господин Аусель?
– И почему бы нет? – воскликнул странник, ликуя от предстоящей забавы. В конце концов, это все-таки сон! Отчего во сне не приключиться чуду, любому чуду, кроме, разумеется, такого, которое могло бы помешать явиться Даме? Отчего не увенчать долгий труд изящной шуточной импровизацией, иероглифом мастерства? – Говорите, господин Аусель!
Нотариус (Ауселю): Смелее!
Аусель (задумчиво): Мне кажется, что господин Биллендон не ошибся: все мы здесь неудачники, я не исключение… Но разыщите удачника, приведите его, вглядитесь в это гнусное противоестественное существо! Спросите его, как он смеет: ведь и мир наш не слишком-то удачлив, господа… Может быть, нас стало слишком много, а? Ведь кролики, чрезмерно расплодившись, мрут от инфаркта, лемминги впадают в безумие, массами топятся в море, это правило должно касаться человека? Не знаю. Когда нас было меньше, когда нас было вовсе мало, человек все равно не умел жить на этой земле. Первородный ли грех, изначальный порок, дефект ли генетического устройства – этого тоже не знаю, но вижу, что жить становится невозможно, жизнь сделалась сплошным катаклизмом. Начиная с семидесятых годов мы пребываем в отчаянии, иногда казалось – мы остановили спад, но это был всего лишь был на месте, безумный и судорожный, пляска смерти! Нет, господа, – так продолжаться не может! Несчастная, истерзанная планета не вытерпит своих мучителей! Что-то случится! – Он отхлебнул из бокала. Никто не нарушил молчания. Г-н Аусель продолжал:
– Когда-то я любил свою работу. В школе я строг, все смолкает… Но знали бы они, как я боюсь их, этих детей, этих новых детей! И знали бы вы, как они переменились! Я хочу их спасти, но бессилен. Они ускользают, чужие… Да, это не наши дети, это… Не знаю, господа, что будет, но думаю: либо вселенская катастрофа, либо всечеловеческая мутация, иное, боже мой, чужое нам всем человечество. Нестерпимо. Ужасно… – Это не помешало ему сделать новый глоток. – Я не ретроград, нет!.. Если мы осуждены на прогресс – на такой прогресс! – пускай он себе движется, но, господа, без меня! Знаете, что я люблю еще на этой планете? Карликовые государства! Небольшой городок, живописные окрестности, крохотный парламент, или диктатор, или даже монарх – не имеет значения… Армия в полдюжины солдат. Как это забавно и прелестно! Иногда выкраиваю себе каникулы, приезжаю, с краюхой хлеба, ломтем сыра в котомке, брожу, сочиняю сказку о силе, которая отрезала бы государство-малыш от всего света, от всех его ужасов, но чтобы оно продолжало беспечальное житье под этим небом и под этим солнцем, одно! Мир-приют, мир-убежище!.. Если бы нашелся такой волшебник… Можете вы это сделать, господин Когль?
