— Так вот почему кошки в нашем доме не переводятся! — улыбнулась Яна и подтолкнула сестренку.
Вика ничего не ответила. Она никак не могла прийти в себя от маминой истории.
— А не навела ли и я какую-нибудь чумку тогда на этого Гогу? — с неспокойным сердцем подумала она. — Да и не только на него.
Не раз в ней закипали детские обиды, и она давала им выход, совсем не подозревая о возможных последствиях. В тот далекий вечер ее так и подмывало спросить маму, не помнит ли она непонятной легкости после перебранки с соседкой. Но так и не решилась.
Однако с тех пор у Вики засела мысль об их семейной способности к сглазу. Червячок-искуситель время от времени просыпался и подмывал проверить свои подозрения. Но каждый раз она загоняла его поглубже и ругала себя за такие помыслы. Однако шила в мешке не утаишь, и однажды она сорвалась…
Приближались майские праздники, и молодым комсомольцам поручили выступить на школьном вечере. Это был год сорокалетия прорыва блокады Ленинграда, и героизм защитников города был главной темой постановки ко Дню Победы. Гвоздем программы должны были стать стихи о Тане Савичевой, на глазах у которой от голода умерла вся семья. Эта маленькая девочка нашла в себе мужество вести дневник в то страшное время.
После окончания войны о ее лаконичных записях узнал и содрогнулся весь мир.
Донести эту историю до беззаботных школьников и предстояло Викиному классу. Исполнительницу главной роли долго искать не пришлось. Быть Таней предложили самой хрупкой девочке в классе. Вика с гордостью согласилась. С ее стихотворным талантом выучить длинный отрывок из поэмы не составило большого труда. И вот настало время генеральной репетиции.
После вступительных слов о начале войны зал вдруг потемнел. Участники постановки медленно отошли в глубину сцены.
С потолка медленно сполз экран и отделил актеров от зрителей.
Застрекотал кинопроектор, и на белом полотне появились кадры военной хроники. Командующий германскими войсками отдавал приказ фюрера о взятии колыбели революции. За его спиной висел портрет Гитлера, который уничтожал своим взглядом врагов третьего рейха. На задней поверхности экрана та же хроника выглядела туманным вывертом. Немецкие полчища шагали справа налево, и фюрер смотрел не на восток, а на запад. Тихие смешки послышались среди заскучавших без дела школьных актеров.
Вика была в середине группы. Полотно экрана было так близко, что она не могла охватить его взглядом. Уставившись в центр, она вдруг заметила, как лицо Гитлера стало уменьшаться и смуглеть. Сквозь дымку тумана она видела его не в резной раме на стене немецкого штаба, а в золоченом окне кареты, украшенной вензелями. В глубине экипажа угадывалась черная тень женщины, на коленях у которой и сидел Гитлер-ребенок. В его необычно смуглом лице уже угадывались черты будущего фюрера. Конечно, усики еще не отросли, но характерную челку и сверлящий безумный взгляд вселенской ненависти ни с чем нельзя было спутать. Осознание какой-то всемирной беды ледяной струйкой просочилось в сердце Вики. Необъяснимый великий страх овладел ею. Тысячи шагающих солдат вдруг превратились в серую толпу, которая простиралась перед ней в ожидании чего-то ужасного. Топот кованых солдатских сапог теперь напоминал знакомый с детства металлический звук. Так крестьяне затачивали свои косы перед выходом на графские поля. Одно веко вдруг налилось свинцом и медленно опустилось. Другим глазом она отрешенно смотрела в туманную даль, ожидая скорого избавления от мук. Все ее тело ломило, как будто в нем не осталось ни одной целой косточки. Откуда-то дохнуло свежестью и приятно охладило ноющие суставы. Ласковый ветер обдал лицо. Он принес запах моря, и на губах появился солоноватый привкус брызг прибоя. Пробившееся сквозь туман солнце вдруг ослепило ее.
Поднятый экран впустил волну свежего воздуха из зала и, все еще работающий проектор, ярким лучом выхватил из темноты стоявших на сцене артистов. Вика медленно возвращалась из своего видения. Она смахнула капельки моря с губ и с удивлением увидела на пальцах кровь. Ее нижняя губа была прикушена. Быстро облизав губы, она шагнула вместе со всеми вперед и приготовилась к выступлению.
— На берегу Невы… — начала она, позабыв о своем странном видении.
В этот момент она была там, в умирающем от голода Ленинграде, рядом с таким же хрупким подростком, как и сама.
Рядом с Таней, которая писала сведенными от холода исхудалыми пальцами свои страшные строки…
Вика шла по школьному коридору все еще под впечатлением от пережитого, когда услышала брошенное в спину: «Ты зачем ела собак!?» Она обернулась и увидела предводителя группировки неприкасаемых старшеклассников. Благодаря шишкам-родителям им все сходило с рук, и они считали себя королями школы.
— Каких собак? — опешила она.
— Ну как же. Все умерли, а ты осталась, значит, ты ела кошаков да барбосов! — поддерживаемый хохотом своих сотоварищей, заявил он.
— Да я лучше умру, чем обижу собаку! — А если мы ее тебе поджарим?! — О чем говорить с дебилами? — покрутила она пальцем у виска.
На следующий день, на большой перемене, Вика вместе с подругами вышла понежиться в лучах весеннего солнышка. Ни о чем не подозревая, девочки прогуливались среди начинающих цвести тополей.
— Скоро от пуха будет не спрятаться, — сказал кто-то.
— Ага! У нашей математички опять начнется аллергия. И прямо перед экзаменом. Вот будет лютовать! — прозвучало в ответ.
— Это ничего. Зато будет легче списывать. Она сквозь свои опухшие зенки ничего не заметит.
Их разговор прервала группа мальчишек, преградивших путь.
— А мы тебе полдник приготовили! — вышел вперед главарь.
За его спиной дружки кормили бездомного пса. Это был общий любимец, который, как на работу, приходил к школе во время второго завтрака и никогда голодным не оставался. Вот и сейчас он тянул морду к недоеденному бутерброду в чьих-то руках. Подростки окружили девчонок, а их вожак достал зажигалку.
— Я обещал тебе жаркое из барбоса? — ехидно спросил он. — Так получи! Он поймал весело вертящийся хвост псины и щелкнул зажигалкой. При виде этого Вика почувствовала, как необычайной силы ярость забурлила где-то в глубине и на какой-то момент сковала ее. Громкий визг и запах паленой шерсти вывел ее из оцепенения. Пес пулей унесся прочь, а дебил со своими дружками давились от хохота.
— Тебе бы, безмозглой обезьяне, самому хвост подпалить! — перекрывая смех, прокричала она.
И было в ее голосе столько угрозы и ненависти, что веселье тут же прекратилось. Взбешенная Вика была готова вцепиться в наглую рожу живодера и уже сделала шаг вперед, как раздался звонок. Напуганная шайка быстро ретировалась, как будто важнее следующего урока ничего на свете не было. Подруги вернулись в класс с мыслями о предстоящем диктанте и лишь защитницу собак ничто не тревожило. Во всем теле появилась та самая легкость из далекого детства.
