— Постой-ка, я кажется угадал. В здешних краях из-за некой херни на предматериальном уровне произрастает нечто вполне материальное, однако не наше, чуждое как простому человеку, так и простому булыжнику. Поэтому континуум и не балует нас знакомыми свойствами. И растет здесь та самая “грибница”, на которую ты намекала в прошлой просветительской беседе. В разных аномальных зонах она уже показывала фокусы — устраивала материализации, дематериализации и телекинез, а здесь решила поводить нас за длинные носы. Ай да Тереха, ай да Пушкин, сукин сын — расчухал постреленок всю гнусность. Ну, Шошанка, включай теперь на полную мощь всю вашу фемскую организацию, самое время. Тебе, фемка дорогая, сдается мне, будет раздолье. Неужто вам, хваленым симметристам, не управиться с какой-то бестолковой растительностью!
Шошана резко отвернулась, что было опять-таки по-женски. Ура. Нравится ли Шошане это или нет, но в ней затеплилось из-за неудач что-то, приходящееся мне по вкусу.
Меж тем в меркурианской мгле появилось голубоватое свечение. Похожее на множество выпущенных невесть кем голубеньких ниточек. Бахрома, что ли? Кажется, я угадал — это кто-то показывает себя в рекламном свете. Ладно, пусть даже меркурианская тварь. Согласен быть Дуремаром.
Некая игривость, возможно предсмертная шипучесть настроения объяснялась тем, что не было мне жутко от этой рекламы, напротив, хотелось поскорее двигаться вперед, туда, где ниточек будет больше. Даже сердце сжималось от сладостного предчувствия, в чем я, конечно, не собирался признаваться. Но я видел невооруженным глазом, Шошана боится этой голубизны. И это меня сковывало. Прямо как сладострастника, которого таинственно манит женская попка, но при том страшится он вездесущего исполнительного листа.
Представьте себе, нормальные люди,— дальномер вам показывает, что расстояние до горизонта уменьшилось вдвое и бодро продолжает укорачиваться. Причем даже локаторы улавливают, как стягиваются и сокращаются предметы, которые мы недавно миновали — глыбы и скалы. И настает момент, когда на горизонте замечаем самих себя, причем невероятно разбухших. Мы рассматриваем это “невесть что” словно через огромадное двояковыпуклое стекло. Вездеход, похожий на “столовую” гору, а рядом с ним две фигурятины, в переложении на нормальный счет — километров пяти в высоту.
— Это напоминает мне картину “Старцы, подсматривающие за Сусанной”,— высказал я свое убогое мнение. — Мы, не в бреду будет сказано, наблюдаем самих себя. Только той поры, когда выходили починять первое левое колесо. Пространство, действительно, съело время. Обжорством этим прирастилось, растянулось и стало напоминать горшок или стакан. Коим мы уловлены, как мухи. В-общем, мы теперь заэкранированы со всех четырех сторон.
Она опустила голову на панель управления, и плечи у нее задрожали от вполне бабьего плача — ну вот, прорезалось.
— Я понимаю, Шошана, что приятного в этом мало. Мы переводим топливо, растрачиваем запасы кислорода, в конце концов ползем в глотку какого-то демона, помогая ему сделать ньям-ньям. Но мы ведь вдвоем прокакали игру. И ты, и я. Вот если бы каждый из нас изведал это в одиночку, то было бы куда тягостнее жить и помирать. А так, ты жалеешь меня, я — тебя, и мы плачемся друг другу в жилетку.
Я опустил ладонь на ее зыбкое плечо, потом аккуратно перевел стриженную головушку с панели управления — еще нажмет там кнопку катапультирования — к себе на грудь. Затылок, ушки, тонкие косточки висков и челюстей, пульсирующие жилки — все это было такое не супервуменское, трогательное.
— Шошка, ты еще попробуй по законам симметрий связаться со своими.
— Планетное ядро, само собой, тоже заэкранировано. Сигналы не проходят. Симметрия замыкается в этой “глотке”,— пробубнила она у меня на груди, даже щекотно стало.
— Может тут что-нибудь взорвать, чтобы там, за пределами “стакана” аукнулось. Стенки бы у него задребезжали и сеструшки, фемянки твои, услыхали и прознали б про нашу беду. Совет предоставлен тебе в данных условиях бесплатно.
Она резко выдернула голову. Глаза у нее были само собой мокрые, влажные и теперь из-за проявленной слабости злые, как у зверька.
— Насколько я понял, Шошик, система симметрий универсальна. Если мы даже несколько не в том пространстве заплутали, то все происшедшее ЗДЕСЬ — если, конечно, бабахнуть как следует — будет иметь отдачу ТАМ.
— Ядерный мини-взрыв?
— Я люблю другое “мини”, но и это мне по вкусу. Двести тридцать пятого урана у нас не так уж много в граммах и процентах, зато не будет возни с субкритическими массами и обогащением топлива. Под лучом гразера все сработает при более скромном количестве и качестве материалов. Килотонну тротилового эквивалента как-нибудь устроим.
Как изготовить мини-атомную бомбу из подручных средств? Если не надо мучиться с обогащением урана, то плевое дело. Я когда-то читал соответствующее пособие и Анима быстро растормошила в голове необходимый пласт памяти. Хорошо, что в бортовом шкафчике покоился робот для слесарных работ. Я обдирал пирографит с урановых шариков, воскрешенный слесаришка укладывал их в брикеты, скреплял проволокой и обматывал отражателем для нейтронов. Потом я втиснул получившийся пакет в расщелину скалы, рядом поставил на треноге гразер, включил, нацелил и бросился наутек. Едва отъехали на пять километров и спрятались за глыбу, как шарахнуло, после чего вырос одуванчик мини-атомного взрыва. Однако не успел он еще подрасти, а уже стал разжижаться и рассопливливаться, будто кто-то тянул из него силенки. Мне даже показалось, что это я его выкручиваю, как мокрую тряпку. Раз — и забултыхалось вместо ядерного гриба что-то похожее на огромную драную простыню, потом куски ее стали утончаться, превращаться в полосы, те в нити — уже знакомого голубоватого оттенка — последние тоже потаяли. Не осталось ничего кроме длинноволнового излучения. Пространство опять-таки съело потраченное время и горизонт стал еще более тесным.
Шошана была совершенно пригвождена этим фактом, плакала безутешно и всерьез. Стала на время просто бабешкой. А я вроде даже обрадовался, будто собственноручно мини-ядерный взрыв придушил. Даже посвежевшим себя чувствовал, хотелось еще убивать взрывы, хотелось вперед — меня словно примагничивало к истоку чудесных сил. И самому себе было неудобно признаться — весело мне, скорей всего, оттого, что грустно Шошане, что беспомощным стало прославленное фемство. Ведь всего несколько дней назад ей было все известно, в отличие от меня. Я тогда не притворялся щенком, а полноценно являлся им. И самое постыдное — она запросто могла физически подавить меня, шутя вышибить мои “гнилушки”.
