– Будем, – пообещала Эля.
– Мама ваша дома?
– Дома, не волнуйтесь, – сказала Юля, – Правда, ей – в ночную сегодня.
– Значит, вы одни на всю ночь?
– Первый раз, что ли?
– Мн… – потускнел Рамин, – Первый – не первый… А сегодня… Что-то как-то не нравится мне сегодня.
– Чего не нравится? – насторожилась Юля.
– Девчонки, а поехали ко мне. Я в гости вас приглашаю. Места всем хватит. Света будет рада. А уж мои сорванцы-то… У меня двое сорванцов, а я к ним – двух классных сорванчих. Серьёзно, поехали, я вас у мамы отпрошу.
– Так наобум в гости не ходят, – строго сказала Юля, – С чего вдруг? Будто мы одни не ночевали. Вы нас совсем за детсад держите.
– А мама сказала, что, может быть, её подменят, – вспомнила Эля, – Одной аппаратчице нужны отгулы к отпуску.
Они вошли в обшарпанный, тусклый подъезд, никого не встретив на пути, поднялись на второй этаж, остановились на площадке против двери с цифрой восемь.
Рамин в сомнении потёр пальцами переносицу.
– День сегодня такой… нервный. Ладно. Телефон мой у вас есть. В любое время дня и ночи, с поводом и без повода. Маме – моё почтенье. До завтра.
Он спускался медленно, почти неохотно. «Сумбур какой-то… не могу ухватить, – тихонько пробормотал он сам себе, – Что-то не так делаю? Что-то всё сегодня не так…»
Подходя к микроавтобусу, он обратил внимание на стоящий невдалеке чёрный джип. Машина, как машина, ничего особенного. Только номер не местный. «Почему не местный? Да что с этого…» За рулём в ожиданьи кого-то – водитель. Имя таким – легион: обыкновеннейшая слоновая кость черепа, банальнейшая пустошь лица, утомительно пошлое золото нашейной цепи, весёлая полосатая маечка на оплывших плечах.
Рамин задержался перед открытой дверцей, повернув голову к водителю; водитель равнодушно глянул на Рамина. «Что он забыл здесь сегодня, этот пришлый джип, совсем ни к чему ему быть здесь, этому джипу… Впрочем, что за вздор! Мало ли иногородних машин в городе, мало ли разных людей в доме? Глупости. Нервы.»
– Мы будем ехать или мы не будем ехать, – недовольный бас Мити, – Темнеть скоро начнёт.
Следующим вышел Симон.
– Подышу немного.
Он качнулся, ступив на асфальт. Сердито тряхнул головой.
– Мутит тебя? – спросил Рамин.
– Нет, тут… другое. Тут занятная даже картина. Словно внезапно меняется скорость движения всего вокруг. Словно ты спрыгнул с крутящейся карусели. Или, наоборот, запрыгнул. Ощущенье своей инерции. Вихри какие-то.
– Может, лучше тебе?..
– Ерунда, пройдёт. Проходит. По твёрдой земле прогуляюсь.
Рамин вытащил из кармана бумажник, достал визитку.
– Вдруг что – звони, не раздумывай. Да, и свои телефоны оставь. Мало ли…
Простившись, Дроздов быстро зашагал по тротуару, опять слегка покачнулся.
Лора схватила свою сумку, решительно вынырнула в открытую дверцу машины.
– Симон! Если вы не против, я составлю вам компанию.
– Мне? – удивлённо обернулся Дроздов.
– Я здесь тоже… недалеко. Почти по пути. Тоже хочу подышать.
– А-а. Ну, раз так… Приглашаю подышать дуэтом.
– Молодец, – кивнул ей Рамин, захлопывая дверцу.
Им молчалось вдвоём нетрудно, спокойно, долго. Не было суетной нужды поиска слов и тем для разговора. Им и в голову не пришло попытаться друг друга развлечь или друг другу понравиться. Лоре самой было невдомёк, зачем она вышла из машины, соврала, что живёт поблизости. Уж менее всего, чтоб подставить Дроздову своё плечо, потеряй он вдруг равновесие. Он тоже ничуть не озаботился, что предпринять с увязавшейся за ним сумрачной дамой. Какое ему до неё дело? Как и ей до него.
Правая сторона улицы распушилась, раззеленилась в городской сквер, с фонтаном, с брусчатыми, обсаженными людьми скамейками, со стекляшками кафе, павильонов, игровых автоматов и прочим развлекательным фаршем.
– Присядем? – кивнул Симон на скамейку, доставая сигареты, – Или ты спешишь?
– Не спешу. Мне спешить некуда.
– Сколько лет тебе?
– Двадцать два.
– Хорошо.
– Что хорошо?
– Хороший возраст.
– Для кого как.
– Пить хочешь? – сменил тему Симон.
– Очень, – призналась Лора.
Он встал, широким шагом достиг ближнего киоска, вернулся с двумя откупоренными бутылками пепси-колы. Уже у скамейки его опять слегка качнуло.
– Раньше такого не было с вами?
– Давай на «ты», а?
– Д-давай.
– Было. После контузии. Но это давно было. И сегодня… совсем не контузия.
– А что?
– Знает, наверное, один Невелов. Я ничего толком не понял.
– Совсем ничего?
– Хорошо, что мы пошли в пещеру с ним вдвоём. Лучше было бы никому не ходить. Плохое время. Плохое место.
– Раньше, говорят, ходили. Многим помогало.
– Двоим не помогло. Семь лет назад. Двое домой не вернулись. А теперь… Эдуард Арсеньич.
– Что же это за вспышка такая? Откуда взялась?
Взгляд Дроздова ушёл в тень.
– Нельзя туда никому. Эта пещера – не для людей. Её – закрыть поскорее… закопать, засыпать, затрамбовать. Залить водой всю воронку. Чтобы – никто и никогда.
– Там было страшно?
– Там совсем не было страшно, – с лёгким раздраженьем отчеканил Симон, – Там совсем не было интересно. Там – никак не было. Это – не для человеческих чувств. Понимаешь?.. Всё. Хватит. Давай, о другом. Пожалуйста.
– Ладно, – повела плечами Лора. Поднялась со скамейки, – Ну что, пойдём дальше?
– Пойдём. Ты меня, считай, уже проводила. Мой дом – за этим сквером. Теперь я тебя буду провожать.
– Сама дойду. Со мной всё в порядке.
– Со мной тоже. Почему я должен отказать себе в таком удовольствии? Если ты, конечно, согласна. Где ты живёшь?
– Я… далеко живу. Общага кондитерской фабрики. Улица Туманова.
– Ого! Чего ж вылезла из машины?
– Отвечать обязательно?
– Виноват… – чуть стушевался Симон, – А вообще, сама-то ты откуда?
– Наверное уже – ниоткуда, – глухо сказала Лора, – И уж точно – никуда.
Пауза вышла душноватой, вязкой и протянулась до конца сквера, и захватила ещё часть улицы.
– А у меня дома арбуз в холодильнике, – грустно объявил Симон, – Красный. Холодный. Вчера купил. Съесть не могу.
– Не беда, – рассудила Лора, – Скорми ближним своим.
– Нету ближних. Арбуз есть. А ближних нету. Одни дальние.
– Придётся самому отдуваться.
– А если я тебя попрошу зайти на полчасика и помочь, ты, конечно, откажешься.
– Конечно, откажусь.
3. Синички
Их вытряхнула из снов внезапная ледяная тревога. Они почти одновременно соскочили с кроватей, обошли раздвинутую ширму, отделяющую их угол от остальной комнаты.
