– Конечно, откажусь.
3. Синички
Их вытряхнула из снов внезапная ледяная тревога. Они почти одновременно соскочили с кроватей, обошли раздвинутую ширму, отделяющую их угол от остальной комнаты.
Мать стояла босиком на полу в ночной сорочке. Тоже только-только из сна. Она повернулась к ним; в глазах – недопонятый ещё, вязкий испуг, утленькая надежда: может, всё-таки, ещё сон?..
Трое в комнате. Как, откуда взявшихся?! Огромных… чужих… чужой запах – запах недобра, небрежной проломной силы… Как они здесь?!. Зачем?..
Тот, стоящий у двери: утиный нос и оладьи губы… глаза мелки и остры. Другой, который ближе: белесая щётка-стрижка, скошенный подбородок, круглые торчащие уши… во взгляде – масляная, мутная желть… Самый огромный: полосатая майка под коричневой с красными клиньями курткой… он неспешно прошагивает по комнате, словно не замечая хозяев, плюхается на стул-нога за ногу. Щекастое медленное лицо. Череп – полированный светлый булыжник. Бульдожьи глаза – в в удовольствии-покое. Он смакует эффект своего вторжения.
– Ну что, птицы, проснулись? – почти весело взглядывает он на остолбеневших девочек, – Молодцы. Тогда быстренько умываться, чистить зубы, заплетать косички. И – в путь. Завтраком вас накормят в другом месте. Вкусным завтраком.
– К-как вы?.. – смогла наконец выговорить мать, – Двери же… замки же…
– Для нас, фрау, открываются любые двери. Замки уважают нас. А вы, я гляжу, нам почему-то не рады. Обидно.
Голос Булыжника, вперекор его облику, высок, бархатист, плавен.
– Что вам надо от нас? – мать сделала два шага, встала между ним и дочерьми.
– От вас, фрау, ничего, – усмехнулся Булыжник, – Вы, вообще, здесь лишняя. Вы, по нашим сведениям, сейчас должны быть на ночной смене. Что ж это вы уклоняетесь от трудовых обязанностей?
Юля с Элей почти одновременно облизнули губы. Сердца их одинаково колотились под сатиновыми ночнушками. Причина появления этих громил была ясней ясного. Кто сможет помочь? Что делать? Куда их собираются везти? Туда?.. Наверное…
– Кто вы такой? – с отвращением смотрит Юля на короткую латунную шею в золотой цепи, стараясь не поднять взгляд до его взгляда.
– Ваш ангел хранитель, птицы. Неужели не нравлюсь?
– К-куда вы нас повезёте?
– В путешествие. В увлекательное путешествие.
– Какое путешествие!? – тонко вскрикнула мать, – Не трогайте их!
– Вот кричать не надо, фрау, – посуровел голос Булыжника, – Могут сделаться неприятности.
– Не трогайте их! – умоляюще искривились губы женщины, – Они ни в чём не виноваты. Им всего по пятнадцать лет. Я отвечаю за них… за всё…
– К сожаленью, фрау, в этой жизни каждый отвечает за себя. С детства. Ну так, что стоим, птицы? Одеваться.
«Мобильник… на тумбочке у кровати… – мельк Юлиной мысли, – незаметно вызвать Рамина…».
– Все мобильники – сюда, на стол, – изловил её мысль Булыжник, – Сюда, я сказал!
– У нас один на двоих, – пролепетала Эля.
– Я обыщу, если надо. А теперь одеваться. Ширму убрать. Телефон есть в квартире? Нету? Хорошо. Вы, фрау, чего ждёте?
Мать дрожащей рукой открыла свою сумочку.
Булыжник бросил мобильник девочек на пол, не вставая со стула, хрястнул по нему каблучищем. Материн телефон положил себе в карман.
– Н-не трогайте их… п-пожалуйста! – сминался, близился к рыданиям голос матери, – Я сделаю всё, что… Я з-заплачу, я откуплюсь. Сколько надо?..
– Сколько надо, фрау, – искренне развеселился Булыжник, – то вам и во сне не приснится. Но у вас есть друзья, я знаю. Душевные, деловые друзья. А вдруг помогут.
– Да-да! – воодушевлённо всхлипнула женщина, – Конечно, помогут, обязательно помогут… мы сделаем всё. Девочек только не трогайте, а?.. оставьте, умоляю вас!
– Нет, фрау, девочек мы заберём. Девочки будут в полном порядке. Если вы и ваши друзья будете благоразумны, вы скоро с ними встретитесь.
– А к-куда вы их?.. А сколько вы хотите? Не трогайте их, а? Богом прошу! Возьмите меня… возьмите лучше меня!
– Не надо, фрау, пускать пузыри, – скучно сказал Булыжник, – Вы останетесь дома, будете сидеть тише мыши и ждать нашего звонка… А, у вас же телефона нет. Ну тогда – письма нашего. С условиями. Недолго-недолго ждать. Очень недолго.
Булыжник повернул голову к своим бесстрастным сообщникам, словно проверяя, на месте ли они. – Ну что, готовы? – он встал, оглядел одевшихся Юлю с Элей, – Быстро умываться, в туалет… и в путь.
Перед выходом Булыжник кивнул Утконосу, тот извлёк из кармана наручники, сцепил ими правую руку Эли и левую Юли.
– Вы что, так нас по улице поведёте? – расширила глаза Эля.
– Всего лишь до машины, цыпа, – ухмыльнулся Утконос, – Пять утра. Не надейся, не увидит никто.
– Но, на всякий случай… – Булыжник снял с вешалки перед дверью Юлину ветровку, набросил её на сцепленные руки девочек, – Придерживайте. И помните: один лишний звук или движенье – и вас нет на свете.
Пустая пыльная лестница, серые почерканные панели. Подъездная дверь, недавно установленная металлическая створа на плавной пружине. Кнопка цифрового замка; замка нет, его сняли, чтобы сменить на домофон… чтобы сменить, но не сменили: до сих пор – ни домофона, ни замка. И ни души у подъезда, и сонный двор безжизнен… и машина невдалеке, чёрный джип.
Ладонь Булыжника лежит на Элином плече, Эля пригнулась под её тяжестью.
Утконос идёт вперёд открывать машину. Булыжник поворачивается к другому бандиту. Делает какой-то знак пальцами. Достаёт из кармана мобильник, вертит им в воздухе.
– Вернись, отдай фрау её телефончик. Для связи. Только в темпе, мы ждём.
Ушастый кривится, исчезает за дверью.
Утконос сел за руль, завёл машину. Булыжник бесцеремонно втолкнул девочек на заднее сиденье. Ждут Ушастого. Вернулся Ушастый.
– Порядок, – дёрнул-кивнул головой.
– Точно порядок? – ласково спросил Булыжник.
– Точней не бывает, – голос Ушастого дряблый, сырой. Скошенный подбородок неприятно сморщивается. Желтое масло в глазах недвижно.
Ушастый садится рядом с девочками, Булыжник – на переднее сиденее, и машина выруливает со двора.
4. Лора
Сон, хитрый прилив, накрыл, затопил её на короткое время. И отхлынул. Она поднялась, села на кровати, нащупала ногами, надвинула шлёпанцы. Непривычные, не её шлёпанцы. Не её кровать. Комната чужая. В окне, в незнакомом окне – раннее утро. Уже утро. А недавно совсем, а невыносимо давно… так верилось, что его не будет, так хотелось, чтоб его не было, этого утра. А оно есть. А значит, и всё – есть. Всё прежнее. Она – прежняя. Нет, она хуже, чем была вчера. В миллион раз хуже, чем была с ним ночью. С ним!..
